Возмездие теленгера - [20]

– Кличут тебя, атаман велел прийти.

– Сейчас, – отозвался Костя. – Идти надо… – извиняющимся тоном сказал он матери.

– Иди, иди, конечно, пирожков только возьми.

– Да я быстро, одна нога здесь, другая там, – пообещал Костя.

Он забежал в комнату, поискал, чего надеть. Судя по всему, на улице было прохладно. Подумал и надел, в надежде поразить Верку Пантюхину, свитер «бойз» и джинсы «мавин». Сверху, конечно, любимую суконную куртку, перешитую из армейской шинели, а на ноги – кирзачи, ну и «менингитку», разумеется, не забыл.

– Все, ма, – сказал он, подхватывая из угла «плазматрон» и разгрузку, – я побежал.

– К обеду обязательно будь дома! – крикнула мать.

– Обязательно! – ответил он и выскочил на улицу.

Несмотря на ярко светившее солнце, накрапывал мелкий дождик, даже не дождик – в воздухе висела мелкая водяная пыль. День обещал быть ветреным. Лес стоял темный, взъерошенный. Парашка несла свои воды, как всегда, стремительно и одновременно лениво, как и подобает большой, серьезной реке. В глубине ее, там, где она походила на бутылочное стекло, под камнями стояли непуганые хариусы с огромными, как паруса, плавниками.

Деревня Теленгеш считалась большой, в ней было полста дворов, а жили в ней черноволосые, скуластые и узкоглазые теленгеры.

Костя съел пару пирожков с капустой и луком, остальные завернул в кулек и засунул в карман. Лошади, на которых они ездили сбивать «вертолет», сами пришли в деревню, их расседлали, и они бродили по лугу, пощипывая траву. На площади перед церковью толпился народ. Похоже, все только-только пришли с погоста.

Рябой увидел его и воскликнул:

– А вот и наш герой! Мы специально дали тебе поспать.

– Зря, – расстроился Костя, – я как все…

– Ничего, ничего, – улыбаясь, возразил Рябой, – поспал, и хорошо. Молодым больше спать надо.

Голова у него была перевязана, левая рука висела на перевязи из старого галстука. Выглядел Рябой лучше, чем вчера, только под глазами остались тени, да порой он морщился явно от боли в руке. А в остальном был, как и прежде, широким, кряжистым боевым атаманом с пронзительными чернющими глазами, понимающим в этой жизни нечто большее, чем другие, и поэтому Костя завидовал ему.

– Оружие занеси ко мне в дом и возвращайся, – добавил Рябой, бросив взгляд на разгрузку и «плазматрон». – Поминать будем. Подожди… – Он вытащил из разгрузки черный нож с зацепом под руку, хлопнул Костю по плечу и сказал: – Ну иди…

Косте почему-то было жаль расставаться с ножом, словно он стал его личным оружием. Он, правда, хотел заикнуться насчет тех, кто валялся на леднике, уж очень у него не лежала душа к тому, что они там не заперты, но атаман уже развернулся и командовал бабами и детьми:

– Так, несите все в клуб, а ты, Агафья, сбегай вместе с ним ко мне за самогоном.

Костя разочарованно вздохнул и поплелся вслед за старой Агафьей Спиридоновой. Сколько он себя помнил, она всегда была такой – сухой и плоской, как доска, в неизменном черном платке и черной же суконной юбке. А вот на ногах у нее на этот раз вместо привычных резиновых сапог были какие-то страшно допотопные лаковые туфли. Наверное, специально надела на поминки, насмешливо подумал Костя и тут же устыдился, вспомнив, что Зверов Василий был ее соседом справа и что они дружили семьями, и стало быть, туфли она надела из-за уважения к памяти покойного.

В доме атамана хозяйничали жена атамана Клавдия, женщина зловредная и острая на язык, и две дочери, одна из которых была замужем за Степой Аникиным. Степан был на три года старше Кости и в настоящее время пытал счастье на «промысле» Лоухи. Вторая дочь, младшая, еще играла с куклами.

Костя положил разгрузку и «плазматрон» в сенях, где уже лежал ящик с оружием, а на стене висели две желтые кобуры с пистолетами, еще раз пожалел о черном ноже, который ему ну очень понравился, и вернулся в горницу. Из кухни несло чадом. Жена Рябого, размахивая вилкой, командовала:

– Возьмете эти четыре корзины и бутыль!

О таких в деревне обычно говорили: «Если девка – то на всю улицу, если баба, то на всю печь». Здорова была Клавдия телом во всех отношениях и остра на язык, что бритва.

– Бутыль куда? – растерянно спросил Костя и подумал: не в зубы же?

В корзинах была жареная рыба и пучки свежего лука.

– Я помогу! – пропищала младшая Катька, обсыпанная мукой с головы до ног, и сдернула с себя фартук, при этом она с презрением бросила взгляд на Агафью, а с Костей так стала кокетничать, что у него покраснели уши и захотелось побыстрее покинуть дом атамана.

– Куртку только надень, пигалица, куртку! И в сапогах-то, в сапогах, а то простынешь! – крикнула Клавдия, орудуя вилкой на огромных сковородах, где жарился хариус.

Бутыль была чуть ли не в два раза больше самой Катьки. Она обхватила ее, как свою самую любимую куклу, и, с вызовом взглянув на Костю, поперла. До клуба дошли без приключений, хотя отдыхали, присаживаясь на лавочки, три раза. Разумеется, Костя донес бы свои корзины в два счета, да малая Катька и старая Агафья на такой подвиг не способны были. Ну и конечно, Катька, наученная кем-то из подруг, то и дело кидала на Костю взгляд своих темно-карих глаз. Вот молодежь пошла, удивлялся Костя, невольно тушуясь перед не по годам бойкой девчонкой.