Возмездие теленгера - [17]

– Почем я знаю? – сварливо ответил Костя и подумал, что теперь пацанам достанется на орехи. – В лесу, должно быть…

Злости у него к ним не было, но и жалеть он их не собирался. Взрослеть в нашем мире надо быстро, ох как быстро. Здоровенный Телепень опозорился на всю жизнь. С остальных взятки гладки, они как бы неоперившиеся пацаны еще. А Телепень за версту заметен. Теперь деревня год будет злословить, а потом еще три года вспоминать, и до конца жизни к нему приклеится какая-нибудь злая кличка, типа «слабак» или «дохляк». Получается, что Телепню не позавидуешь. Девки на него теперь даже не глянут, а родители позора не оберутся, и каждый уважающий себя человек, покупая рыбу у отца Телепня, ехидно будет спрашивать: «А как твой сынок поживает?.. Кто ему сопли-то вытирает и портки поддергивает?..»

– В штаны наложили, – желчно констатировал Чебот и в задумчивости посмотрел на некогда веселый лес, над которым голубело весеннее небо и плыли белые, легкие облака. – Пошла! – Он дернул вожжи.

Они проскочили мимо бронетранспортера, который караулил Тришка, не давая детворе забраться внутрь и растащить все то, что там было ценного. Рябой, несмотря на ранение и суету, постарался, с теплотой подумал Костя. Толковый у нас атаман, зря я решил, что его пора списывать. Пусть еще послужит на благо деревне.

Дрюндель ходил вокруг убитого, как неприкаянный, и страдал. На его лице были написаны страх и отчаяние. Однако кое-что он подчистил: с руки убитого пропали часы, которых не заметил Рябой и на которые Костя тоже имел виды, но правда была на стороне Дрюнделя: как ни крути, а это его трофей. «Пусть пользуется, – великодушно решил Костя, – мне не жалко». – И промолчал, ничего не сказал Чеботу. Да и зачем в деревне часы-то? Разве что петухов будить?

– Где вы ходите?! – рванулся Дрюндель навстречу. – Я здесь уже напужался до смерти!

– Не бзди, вояка, – весело крикнул Чебот, привставая и с любопытством оглядывая убитого, – мертвые не кусаются. Говоришь, твой? Ты завалил?!

– Я, – гордо ответил Дрюндель и выпятил грудь, не чуя подвоха. Лицо его расплылось в самодовольной улыбке. – А кто еще?! – Он с важностью посмотрел на Костю, ожидая от него поддержки, но Костя промолчал, потому что, на его взгляд, Дрюндель не нуждался в ней.

– Тогда и грузи! – приказал Чебот, сплюнув и равнодушно усаживаясь на место, но даже по ушам его было видно, какой он молодец и какой Дрюндель тряпка, хотя и убил каймана одним выстрелом. С помощью «плазматрона» это может любой дурак сделать, а ты попробуй голыми руками!

Дрюндель уставился на него, словно проглотил лягушку, потом посмотрел на убитого, и на глаза у него сами собой навернулись слезы. Здоров был трофей Дрюнделя, настолько здоров, что один он его даже приподнять не смог бы.

– Да ладно… – великодушно пожалел его Чебот. – Пошутил я… Сейчас поможем. Как-никак ты сегодня у нас герой.

Видно было, что он не забыл паники в Лесу предков и тихонько издевается над Дрюнделем. Костя уже стоял рядом с убитым и старательно отводил взгляд от его лица. Теперь он был более чем уверен, что это тот самый человек со шрамом, который убил его родителей в поезде. Память вдруг выплеснула из себя все, что накопила за эти годы. Словно рухнула плотина, и на него обрушились все страхи той ночи, которая превратилась в кошмар, приходивший к нему почти еженощно.

Поезд проснулся от сильного толчка и диких криков. Стреляли совсем близко. В коридоре топали здоровенными сапогами. Рядом в купе, должно быть, убивали человека – там кто-то хрипел и лупил ногами в стенку с такой силой, что она прогнулась.

– Лежите, лежите! – встревожился отец и выскочил из купе.

Больше Костя его не видел. Таким он ему и запомнился – в рубашке, джинсах и тапочках на босу ногу. В следующее мгновение в коридоре раздались выстрелы, и мать, сообразив, что к чему, защелкнула дверь на «собачку». С другой стороны в нее тотчас ударили чем-то тяжелым, массивным. Лопнуло зеркало, полетели осколки.

– Лезь! – Мать схватила его, сонного и ничего не понимающего, завернула в одеяло, чмокнула в лоб и вытолкнула в окно.

Костя шлепнулся на гравий и больно ударился. Он хотел заплакать от страха, но еще страшнее было то, что мать не выпрыгнула за ним следом и что в купе происходило что-то жуткое и непонятное. Там мелькали страшные тени.

– Костя! Беги! Беги… – услышал он крик и, конечно же, никуда не побежал, а как привязанный пошел вслед за тронувшимся поездом, пока не показалось это уродливое лицо со шрамом.

Человек, оскалившись, высунулся из окна. В руке у него был пистолет, он целился в Костю, а затем выстрелил: «Бах! Бах! Бах!» И тогда Костя действительно испугался и побежал, а потом три дня прятался на полустанке, ожидая возвращения родителей.

Теперь этот человек лежал перед ним и был мертв. Мертвее не бывает. Кровь отлила от лица, оно сделалось белым как мел и безразличным ко всем деревенским страстям. Однако шрам, проходивший через левое веко, оставил глаз открытым, и от этого казалось, что мертвец подглядывает за ними. Добить бы его надо на всякий случай, подумал Костя, чтобы наверняка, чтобы не проснулся, а подох окончательно и бесповоротно, да как-то глупо при всех, скажут потом, что я псих, или засмеют, чего доброго. И не добил, застеснялся Чебота и Дрюнделя – в общем, оплошал без меры, о чем потом долго сожалел. Хотя если бы добил, то ничего последующего не случилось бы и не развилось в длинную-длинную историю.