Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем? - [47]

Второй вывод также прост. Чем труднее отстаивать свои права, чем более жестоким является давление правящей бюрократии, тем выше потребность людей в солидарности и тем выше ее ценность.

Когда малоимущие люди в массовом порядке начнут участвовать в акциях протеста, направленных не на защиту своих собственных интересов, а на поддержку неизвестных им людей, борющихся за свои права в неизвестном им регионе, несовершенство и неэффективность конкретных протестных технологий перестанет играть какое бы то ни было практическое значение.

Возникнет ситуация, памятная нам по всем революционным событиям, в которой масштаб не только непосредственно осуществляемых, но и, что исключительно важно, потенциально возможных акций протеста вне зависимости от степени эффективности конкретных применяемых технологий делает совершенно невозможным их игнорирование даже самой тупой и жестокой властью.

Солидарность – условие революционного успеха

Среди качественно новых элементов, привнесенных в общественную жизнь протестной волной начала 2005 года (когда за полтора месяца на улицы вышел миллион человек с четвертью, а за январь—июнь – и вовсе два с половиной миллиона), стала солидарность различных социальных слоев и групп друг с другом.

Протест пенсионеров против монетизации льгот поддержало большое количество людей, непосредственно никак не затронутых их фактической отменой, – студенты, инженеры, менеджеры достаточно активно участвовали в акциях протеста.

Это происходило даже в относительно сытой Москве, жители которой (чуть не написал «граждане» – ибо по сравнению с остальной Россией Москва действительно напоминает иное государство) и в самом деле в полном соответствии с официальной пропагандой в целом только выиграли от монетизации льгот. Как известно, на первом этапе монетизации льгот руководство Москвы за счет ее бюджета (в котором была пробита серьезная «дыра» и возник дефицит более чем в миллиард долларов) сохранило почти все действовавшие натуральные льготы. Однако москвичи, в первую очередь неимущие, все равно выходили на митинги протеста, защищая права обездоленных жителей других регионов России.

Да, в отличие от ближнего Подмосковья (напомню, что начавшийся в Солнечногорске протест стало невозможным скрыть, когда жители Химок стихийно перекрыли шоссе, ведущее не только в Санкт-Петербург, но и в международный аэропорт «Шереметьево-2») эти митинги были относительно немногочисленными и не могли изменить ничего в политике федеральных властей. Собственно говоря, они в этой политике ничего и не изменили, однако положили начало медленному, но весьма существенному изменению психологии россиян, в первую очередь их количественно преобладающей, малоимущей части.

Сегодня даже в Москве (в которой, несмотря на внешнее благополучие, бедно не менее половины населения) уже больше не странно тратить время и силы на выражение солидарности с посторонними людьми и на поддержку их борьбы за свои права. А ведь отвлечение сил от борьбы за свое существование по вполне объективным причинам в определенной степени противоестественно для неимущих! – да и для представителей «среднего класса», выбивающихся из сил ради покупки в кредит телевизора или стиральной машины, тоже.

Кроме того, помимо активной солидарности, заключающейся в каких-либо действиях, предпринимаемых людьми, весьма существенную роль играет и пассивная солидарность – брезгливый, но вполне сознательный отказ от сотрудничества с властью в тех или иных формах, начиная от недонесения и кончая проведением «итальянской забастовки» в ответ на те или иные требования властей.

Весьма симптоматичным представляется, например, поведение жильцов московского дома на улице Марии Ульяновой, в подвале которого находился знаменитый «бункер» Национал-большевистской партии. Несмотря на существенные неудобства, причиняемые его молодыми и не слишком приверженными общественным приличиям обитателями жильцам (по сравнению с «обычными» арендаторами подобных помещений – мелкими коммерсантами), никто из последних не обратился на них с жалобой в милицию. Представляется, что это было вызвано не страхом или пассивностью, но смутным сочувствием к странным молодым людям, самозабвенно занимающимся чем-то непонятным.

Инстинктивное отгораживание «своих», в качестве которых воспринимаются не только обычные добропорядочные граждане, но и вообще любые представители общества, от потенциального произвола правящей бюрократии представляется весьма существенным проявлением начальной, инстинктивной солидарности неимущих, которая будет достаточно быстро развиваться в солидарность политическую.

Эти процессы, несмотря на всю свою малозаметность, постепенно усиливаются.

Медленно и противоречиво, но все же возникает широкое пространство солидарности неимущих. Не сомневаюсь, что мы еще увидим в качестве массового явления, как случайная уличная толпа будет расступаться, пропуская преследуемого омоновцами агитатора, и смыкаться сразу же за ним, бестолково путаясь под ногами и самоотверженно, хотя и пассивно мешая – уже не стражам порядка, но служителям правящей бюрократии и представителям силовой олигархии.