Возлюбленная кюре - [3]

Он машинально схватился рукой с крепкими, сильными пальцами за нагрудный крест. У кюре Шарваза, коренастого мужчины тридцати двух лет от роду, были черные волосы на косой пробор и атлетическое сложение, но роста при этом он был среднего. Его нельзя было назвать красавцем, но всему его облику был присущ некий шарм – ощущение выносливости и силы, характерное для жителей горных районов его родной Савойи.

– Что ж, в путь! – вслух подбодрил он себя.

По дороге к приходской церкви Ролан Шарваз пытался предугадать, как сложится его будущая жизнь. Как выглядит храм? Старинная ли это постройка или более новая? И что за люди его будущие прихожане? Пару минут он забавлялся, представляя себе фермеров, представителей местечковой буржуазии и женщин с детьми в нарядных воскресных одеждах.

Сердце его забилось быстрее при мысли, что среди местных дам наверняка найдутся одна-две с хорошеньким личиком и фигуркой. «И в этом нет ничего дурного, – сказал он себе. – Всегда приятнее беседовать с молодой и веселой особой, нежели с каким-нибудь хмурым стариканом!»

Кюре Шарваза уведомили о причине перевода его предшественника из Шаранты в Бордо. Своим поведением отец Биссет вызвал много нареканий, и главным обвинением стало то, что юбками он увлекается больше, нежели чтением проповедей.

«Мог бы быть и похитрее… В таких делах нужна осторожность. Постоянно держать себя в руках и не давать повода для сплетен, – мысленно рассуждал Ролан Шарваз. – Служение Господу не обязывает нас ни к одиночеству, ни к уничижению плоти. Разве не сказал Иисус, что нужно возлюбить ближнего своего и ближнюю свою?»

В уголках его губ залегли лукавые морщинки. Он как раз проходил мимо первых домов Сен-Жермен. Впереди показалась церковь – прекрасный образец романской архитектуры с квадратной в основании колокольней, словно бы парящей над крышами ближних домов. Когда же новый кюре подошел к окованной металлом широкой двери, откуда-то из переулка навстречу ему бросился мужчина с желтовато-седой курчавой шевелюрой.

– Мсье кюре, я вас дожидаюсь! У меня ключ и от церкви, и от пресбитерия[2].

– Значит, вы ризничий? – добродушно поинтересовался Ролан Шарваз.

– Он самый. Алсид Ренар к вашим услугам, мсье кюре! К завтрашней мессе уже все готово.

Внешность нового пастыря (а мэр местечка Сен-Жермен привык именовать священников именно так) произвела на ризничего благоприятное впечатление. Он, каждый раз приподнимая берет, отвесил приезжему еще пару поклонов и с улыбкой продолжил:

– Я помогу вам обустроиться на новом месте, отче. Погода стоит теплая, но огонь в очаге придется развести, чтобы вы смогли приготовить ужин.

Кюре Шарваз вежливо отклонил это предложение.

– Премного вам благодарен, мсье Ренар, но я вполне удовлетворюсь холодным ужином. Не нужно лишних хлопот. Я подготовлюсь к завтрашней проповеди, а потом прилягу отдохнуть. Дорога не показалась мне короткой.

– Еще бы! Но теперь-то вы приехали. Поднимайтесь к себе, а я принесу вам перекусить: холодные свиные ребрышки, корнишоны, хлеб и кувшин вина.

– От этого не откажусь, милейший мой Ренар. Спасибо, что так радушно меня встречаете. А теперь не покажете ли мне пресбитерий?

Приятно пораженный изысканной речью и словоохотливостью нового кюре, Алсид Ренар заковылял к домику священника. Этот краснолицый пожилой человек, обремененный круглым животиком и двойным подбородком, к своей церкви и обязанностям относился с трепетом: украшал алтарные вазы розами и лилиями из своего сада, начищал предметы культа и беспрестанно вощил скамеечки для молитвы и скамьи прихожан.

– Обернитесь, мсье кюре, и посмотрите туда. Пресбитерий – это вон тот дом с наружной лестницей, над которой черепичный навес. Входная дверь – на самом верху лестницы, надо подняться.

Эта замысловатая постройка, типичная для Шаранты, напомнила Ролану Шарвазу шале его родного местечка в Савойе.

«Надо же, как мне повезло! – сказал он себе. – Кто бы мог подумать…»

В доме доктора Салиньяка в тот же день, часом позже

Сюзанна вздрогнула, когда ее госпожа, нарядная и с красивой прической, вбежала в кухню. Сегодня была суббота, и семья Салиньяк, как обычно, пригласила гостей.

– Не забудь засунуть под кожицу птицы ломтики трюфелей! – распорядилась Матильда. – И поджарь белые грибы, что принес наш фермер.

Служанка как раз начиняла цыпленка. Руки у нее были жирные, к ним прилипли мелкие кусочки фарша и зелени петрушки.

– Я еще ни разу не давала мадам повода ругать мою стряпню, – отозвалась она сухо. – Ваши гости не будут разочарованы.

– Знаю, Сюзанна, знаю, но иногда ты бываешь рассеянной. Лучше уж я тебе напомню.

– Сущая правда, мадам. Прошу меня простить.

Своим местом Сюзанна была довольна. Она делала, что прикажут, и повиновалась без разговоров. Но уж если Матильда де Салиньяк задержалась в кухне и все вертится у стола, стараясь не запачкать свое изящное желтое платье, значит, ей хочется поболтать или же выспросить у служанки последние новости. Догадка Сюзанны оказалась верна.

– А скажи мне, Сюзанна, ты ведь выходила сегодня из дома в полдень?

– Конечно, мадам. Пришлось сходить к старой Адели за яйцами. Вечером я сварю одно всмятку для маленького мсье Жерома. Он так любит всмятку!