Воздушный штрафбат - [98]

— Они знают, что я с вами в дружбе, — с виноватым видом пояснил Хану Мартен, — и просили передать вам просьбу: откажитесь от этого замка. Они обещают предложить вашим летчикам равнозначную замену.

Хан прекрасно понимал, на какой идет риск, отклоняя посредническое предложение французского агента влиятельной спецслужбы. Возможно, грозящая ему отныне опасность будет даже серьезней, чем та, которую он пережил несколько дней назад в небе над Ла-Маншем. Каждую неделю боевики французского Сопротивления похищали и убивали немецких военнослужащих. Поэтому Полю и Мартену ничего не стоит по приказу своих гестаповских покровителей подослать к строптивому асу своего головореза, чтобы тот встретил Макса где-нибудь на уединенной аллее… Потом убийство известного летчика можно будет легко приписать маки.[137]

Вообще-то так рисковать было не в стиле Хана. Но стоило ему представить благодарные и восторженные глаза Алисы, как он сразу забыл о здоровом прагматизме и осторожности. А уж она обязательно оценит его благородный поступок. Получив отказ, бульдог-Мартен ушел побитой собакой.

А вскоре реквизированный гестапо замок перешел в ведение люфтваффе. Хан добился, чтобы бывшая хозяйка поместья вернулась со своими детьми домой в качестве наемной управляющей летного санатория. Когда об этом узнала Алиса, то с очаровательной непосредственностью призналась Максу, что раньше немного опасалась его — такого огромного, увешанного орденами, — но теперь совсем не боится, так как он очень добрый.

* * *

Через две недели Хана неожиданно вызвали в Берлин. Алисе тоже как раз предоставили двухнедельный отпуск с правом поездки домой. В Германию они вылетели на одном военно-транспортном «юнкерсе».

На Лейпцигерштрассе, 7, в имперском министерстве авиации Хан застал нескольких своих знакомых по фронту. Вскоре выяснилось, что их тоже внезапно отозвали из боевых частей для преподавания на особых курсах. Экспертам предстояло в течение трех месяцев передавать свой опыт лучшим выпускникам летных школ, которым предстояло пополнить поредевшие с начала войны истребительные эскадры. Инициатором педагогического эксперимента являлся сам Геринг.

На счастье Макса, Алиса оказалась коренной берлинкой. Так что они могли встречаться каждый вечер, а по выходным и вовсе не расставаться. Для своих родителей Алиса, по совету любовника, сочинила легенду про напряженные занятия на курсах повышения квалификации медсестер.

После целого дня скучной возни с курсантами в учебном центре люфтваффе Макс буквально летел на встречу с ней. Эта девушка все более увлекала его. Правда, порой ей не хватало свойственной юности легкой беззаботности, но со столь незначительным недостатком можно было мириться. Не интересуясь политикой, Макс пропускал мимо ушей откровенные признания Алисы в том, что она жалеет своих соседей — пожилую чету врачей-евреев, которых штурмовики жестоко избили во дворе собственного дома в «хрустальную ночь».[138] Хан тоже находил антисемитскую идеологию властей нелепой. Тем не менее, его многое устраивало в новой жизни: система скоростных автобанов, построенных Гитлером, славные победы германского оружия. Да и многие простые немцы готовы были не замечать «расовых перегибов», радуясь после долгих лет депрессии отсутствию безработицы, изобилию продуктов и промышленных товаров на прилавках магазинов. Какое им было дело до того, что в парках и бассейнах висят оскорбительные объявления: «Евреям вход запрещен!», и что пациентов психиатрических больниц решено уничтожить, словно грызунов и бродячих собак. Главное, что говядину в магазинах продают всего за четыре рейхсмарки за килограмм, а батон белого хлеба — за марку.

Впрочем, мысли о политике неизбежно наводили на Хана тоску. Он видел особый шик, чтобы отпущенное ему время мира развлекаться на полную катушку — «жечь свечу сразу с двух сторон». Опьянев от выпитого мозельского вина и пива, Макс танцевал со своей подружкой ночи напролет. До самого утра они переходили из одного дансинга в другой. Молодой летчик спешил насладиться жизнью перед возвращением на фронт. Он был счастлив и жил одним днем. Испытывал бескорыстную радость, видя благодарные лучистые глаза возлюбленной, когда сообщил Алисе, что добился перевода ее брата Гельмута, только окончившего летное училище, в свой учебный центр:

— Можешь за него больше не волноваться, — пообещал девушке Макс, — я беру парня под свое крыло и лично прослежу, чтобы его никто не обижал — ни в воздухе, ни на земле.

Так получилось, что в эту же ночь они впервые стали близки с Алисой как мужчина и женщина. Макс никогда не требовал, чтобы она говорила, что любит его. Чего стоят слова в современном ускользающем, эфемерном существовании между войной и миром. Но когда эти слова все же сорвались с ее губ во мраке гостиничного номера, он почувствовал себя совершенно счастливым. И еще ему теперь отчего-то страшно было думать о возвращении на фронт, где любая нелепая случайность могла оборвать такую прекрасную жизнь…

Впрочем, смерть напомнила о себе гораздо раньше, чем он вновь оказался в районе боевых действий. Однажды после учебного боя с курсантом у идущего на посадку самолета Хана не вышло колесо шасси. Пришлось садиться на одну «ногу». При осмотре машины выяснилось, что кто-то вставил в замок шасси сверло. Разбирающая летное происшествие комиссия во всем обвинила механиков, но Макс почувствовал в случившемся мстительную руку гестапо.