Война за веру - [19]

– Трактир у вас имеется? – спрашиваю, останавливаясь у первого попавшегося домика. Во дворе плечистый крестьянин, зажав голову жалобно блеющей овцы, стриг шерсть.

Собственно, вопрос бессмысленный, найти данное заведение несложно. Но мне требуется предлог для начала разговора.

– Первая изба на выезде, – сказал он с жутким васконским акцентом, не прерывая своего занятия.

Еще пяток овечек, не обращая внимания на страдания товарки, нечто жевали, посматривая из хлева. Это как раз нужная мне порода «путешественников». Значит, имеет смысл обсудить сделку.

– В Албасет на продажу возишь?

– Точно, – согласился, отпихивая до оторопи странно смотрящуюся голую скотину. Она с понурым видом отошла и замерла.

– Полагаю, не стоит этим заниматься, – сообщаю с добродушной улыбкой. – Вольный город Албасет порезал парочку домов, и туда стягиваются войска. Может, сожгут, а может, договорятся, но ехать туда – подставлять шею за два обола.

Это такая местная поговорка, родившаяся от обычая класть покойнику на глаза монеты. На том свете он ими заплатит перевозчику через реку Забвения. Обычай вроде бы настолько древний, что никто не помнит истока. Точно до Румской империи уже существовал.

Стригаль заинтересовался всерьез, перестал заниматься делом и подошел к низкому забору, сложенному из разномастных камней до пояса. Скорее от побега домашних животных, чем нечто спрятать.

– Уверен? – спросил с опаской. Одно дело – оторваться от хозяйства на пару дней в надежде заработать дополнительно, и совсем иное – тащиться неделю в одну сторону, а потом обратно.

– Сам оттуда еду, еле ноги унес. Вон, – показываю на шерсть за спиной, – теперь не знаю, куда деть. Ближе Малаки не сбыть. Придется, видимо, туда отправляться. Ну, ладно, поехал. Заночую в трактире, с утра в дорогу.

– Так, может, и у меня возьмешь? – «осененный» замечательной мыслью, воскликнул он.

Ну, хвала богам здешним и дальним, не пришлось разжевывать и в рот вкладывать. Сам сообразил. Коммерсанты Албасета нынче останутся без дохода. Раз в год скупленную по округе шерсть везут на юг и грузят на корабли. С той стороны пролива искусные ткачи делали великолепные ткани и по ценам, совершенно недоступным для тех, кто этих овец выращивал, продавали по всему миру.

– Ну да, – хмуро говорю. – Вот и возьми… – щупаю сунутую под нос шерсть. – Жидковата.

Я, возможно, не занимаюсь этим много лет, но в овцах разбираюсь неплохо. В породах, шерсти и ценах, включая контрабандные ткани. Вполне приличный товар у него, но сбить стоимость необходимо. Во-первых, дополнительная прибыль. Во-вторых, где это видано правильную цену с ходу давать. В-третьих, может не хватить наличности, а показывать золото себе дороже. В таких отдаленных селениях через одного разбойники, и прикопать чужака им ничего не стоит.

– С одной овцы грош продажная цена в городе, а я отдай здесь сразу живое серебро. Неизвестно, сколько ехать, да питание, да по дороге мытарям плати, да от вояк прячься или откупайся, да при въезде в город дай, а потом качество окажется паршивым и треть хорошей цены дадут. У меня с собой кучи денариев нет. Извини, ты мне не родич, чтоб так рисковать.

– Братик, – сказала «страшным» и хорошо слышным шепотом на ухо Мария. У меня впечатление, что имя не помнит, – дай ты ему, как везде купцы, половину гроша с овцы, если приведет и других с шерстью да скажет им цену подешевле.

– Это можно, – сказал тот, поспешно кивая. – Договорюсь с нашими.

– Тебе, – с нажимом говорю, – половину монеты. Остальным скажешь треть. Идет?

– Не согласятся.

– Мне до задницы. Пусть сами таскаются до торговцев, когда весна и полно работы в поле. Ну ладно. Мы в трактире до утра. Приведешь кого, полгроша с меры лично тебе. Остальным треть. И это честно.

Тут в прямом смысле иногда приходится рубить топором монету, чтоб счет сходился. На руках и половины от целых не бывает, хотя гроши в ходу самых разных номиналов до десятка.

– Соображаешь, – говорю, когда отъехали, погладив девочку по голове.

Она хихикнула.

– С меня подарок. Ты чего хочешь?

– Ты сам дашь много, – сказала она странным голосом. Глаза у нее внезапно стали пустые, жизнь оттуда ушла, и будто дыры темные вместо зрачков, а лицо застывшее. – Много и получишь. Во имя Единого будешь ходить в крови по колено, не веря, но сделаешь это ради меня.

– Мария! – рванулась обеспокоенно мать. Я схватил ее за плечо, не позволяя тронуть и помешать дочери продолжать говорить.

– Однажды умер дважды и снова погибнешь в бою, – удивленно моргнула Мария, становясь нормальной и прижимаясь к Анне.

А ведь истинное пророчество! Такого никто знать не может! Ох и вляпался по глупости. За укрывательство ведьмы петля по Кодексу. Хотя… А ведь невольно в судьбу поверишь. Не зря спас, много получу, ага. Зато количество секретов растет стремительно. И один другого опаснее.

– Это не я, – пробормотала девчушка испуганно.

Ясное дело. Но помнит, а это неплохо. Когда предсказание в памяти не остается – долго не живут. Человеческое тело не выдерживает божественного касания. А эта ничего, меченая, но не медиум. Так мне говорили…

– Голова болит? Тошнит? Кружится?