Война за проливы. Призыв к походу - [73]

Ну провинился человек, с кем не бывает; надавал ему Георгий пощечин, обозвал разными нехорошими словами и прогнал вон. А там, за дверями, слугу уже ждали профессионалы мордобойного дела из Белградской жандармерии и ну его топтать ногами. А потом избитому слуге, еще живому (умер-то он только через три дня в ужасных мучениях) объяснили, что если он проговорится, что избивал его не королевич Георгий, жандармы то же самое будет и с его семьей… А потом почтеннейшая публика в ужасе, королевич Георгий в смущении: он не понимает, как слуга мог скончаться от пары пощечин; газеты раздувают скандал, а власти сначала делают вид, что заметают мусор под ковер, а потом сдают опального королевича жаждущей мести общественности. Гадко, мерзко, жестоко и, в конце концов, подло, но что не сделаешь, чтобы в итоге к власти пришел нужный тебе кандидат в короли.

Кстати, с этим заговорщики во главе с Димитриевичем-Аписом в итоге просчитались. В шестнадцатом году именно по приказу королевича Александра, ставшего к тому времени принцем-регентом, фактически ИО короля, все они были схвачены, наскоро осуждены военно-полевым судом и тут же расстреляны. Случилось это после того, как их бывший протеже заподозрил, что станет следующей жертвой их заговора, после чего, на тот же сербский манер, принял меры по укреплению собственной безопасности. Нет опасных людей — и нет исходящей от них угрозы. Урок, так сказать, для всех тех, кто революционную целесообразность ставит выше норм морали и установлений закона. Ведь все эти правила придуманы не просто так, для чего-то удовольствия, а затем, чтобы человеческое общество не превращалось в стаю постоянно грызущихся гиен.

Ну да ладно, Бог с ними, капитаном Димитриевичем и его приятелями, этот вопрос мы тоже порешаем, только не так топорно, как это привыкли делать на Балканах. Сейчас мне больше интересен сидящий рядом со мной Георгий, и если мои первые впечатления подтвердятся, я буду рекомендовать, чтобы он так и остался наследным принцем, а в перспективе стал бы следующим сербским королем.

И вот в этот патетический момент (мы уже подъезжали к российскому представительству) королевич Георгий поворачивает ко мне голову и тихо так, на чистейшем русском языке, говорит:

— Господин Бесоев, скажите мне, как один честный человек другому честному человеку, зачем вам, русским, понадобилось вмешиваться в наши балканские междоусобицы? Ведь вы столько лет прекрасно демонстрировали свое безразличие к тому ужасу, который турки и австрийцы творят с местными народами, стравливая их между собой. И вот теперь вы вдруг вспомнили, что у вас есть младшие славянские братья, сербы и болгары, и бросились мирить нас между собой. Так почему вы взялись за это именно сейчас и на чьей стороне вы стоите на самом деле? Только ответьте честно, прошу вас. Ведь я вижу, что вы не просто подполковник и не просто флигель-адъютант, а нечто большее, чем можно было подумать на первый взгляд. Я же видел, как вы стояли и смотрели на нас — так, как смотрит взрослый на неразумных детей, даже на тех, кто по взрасту годится вам в отцы. От вас пахнет порохом и смертью, и при этом вы совсем не похожи на обычных русских офицеров. Мне кажется, что Вы стоите передо мной как ангел, раскрывший темные крылья над миром…

Осекшись после последней фразы, королевич Георгий замолчал, будто испугавшись собственных слов, а я даже и не знал, как на это реагировать. Каким-то непостижимым образом он почуял мою чуждость этому миру. А что, может же быть этот парень каким-нибудь прирожденным экстрасенсом — настоящим, а не как эти машущие руками мошенники; впрочем, может, он просто ткнул пальцем в небо — и попал в точку. Хотя последнее вряд ли. Он явно понял, что нечаянно вытянул сектор «ПРИЗ» — и теперь его от этого колбасит. Призы — в смысле, не у Якубовича на его «Поле чудес» а вообще — они тоже бывают разными, и далеко не все из них приятны. Но если мальчик хочет честности, он ее получит. Врать такому — это испортить отношения навсегда.

— Если честно, — сказал я, — то мы пришли для того, чтобы ничто уже не было прежним. Каждый должен получить свое. Сербии — земли, где люди говорят на сербском языке, болгарам — где на болгарском, а грекам — где на греческом. А если грек лезет к болгарам и говорит: «Тут жили мои предки, а потому тут моя земля», то мы этого не одобряем. Ибо когда берут чужое, начинаются склоки и вражда на вечные времена. Впрочем, идеальных случаев не бывает, иногда бывают исключения, но мы стараемся…

— А турки и австрийцы, — быстро спросил у меня Георгий, — у них тоже есть своя доля?

— Есть, — подтвердил я, — но только у нас не все пироги сладкие, есть и те, что горчат. Однажды они взяли чужое — и теперь будут наказаны. Впрочем, таких разговоров не ведут на ходу, тем более мы уже приехали. Если хочешь, мы еще раз встретимся сегодня вечером и подробно поговорим обо всем, что тебя заинтересует. Только, чур, никому об этом разговоре не рассказывать, потому что через это могут произойти весьма большие несчастья. Договорились?

— Договорились, господин Бесоев, — твердо ответил Георгий, — я все понимаю и никому не скажу о нашем разговоре, чай, не маленький. Или мне лучше звать вас Темным Ангелом?