Война за океан. Том второй - [53]

– Вы забываете, что у нее ребенок умер только что, – тихо сказал Корсаков, несколько оторопев под безумным взглядом Бошняка и отводя его за руку в сторону.

– Как вы сказали?

– Да разве вы не знаете, что у Невельских только что умерла дочь? Ее на днях похоронили.

– Маленькая Катя? А ведь я ее нянчил…

Бошняк вдруг схватился за голову и с криком кинулся бежать вдоль берега. Он что-то дико кричал, вздымая кулаки к огромному ясному небу, которое, казалось, было раскалено ярким солнцем. Ветер ударами бил с моря.

– Держите его, господа! – крикнул Корсаков.

Офицеры и матросы пустились вдогонку за Бошняком.

– Какой ужас, какой ужас! – словно сквозь сон говорила Екатерина Ивановна.

С ней остался низенький, смуглый, черный, с плоским маленьким лицом начальник канцелярии генерал-губернатора камер-юнкер Бибиков. Тут же высокий молодой человек, стройный, с тонким лицом, в форме казачьего урядника. Это Михаил Раевский, сын декабриста, бывшего князя Волконского. Он взят в поход в этом чине в качестве переводчика английского языка.

Мать желала спасти его от мести царя, записала на свое имя, так как под фамилией отца ему служить невозможно. Это изобретение Николая Николаевича. Под фамилией матери он записал юношу в казачье сословие, а не в крестьянское, куда повелел царь записывать всех детей ссыльных.

Бибиков и Волконский старались утешить Екатерину Ивановну.

Между тем шлюпка с губернатором благополучно прошла через бар и вошла в залив.

Бошняка схватили на берегу. Он с яростью ударил Мишу Корсакова так, что тот упал на песок. Калашников и Веревкин – здоровенные матросы – схватили Бошняка под руки. Но безумие придавало ему такую силу, что и эти здоровяки полетели прочь. Где только бралась она в сухом мускулистом теле Бошняка! Матросы снова схватили его, на этот раз смелей, и держали крепко. Миша Корсаков стал уговаривать его, подошел Сычевский.

С поста прибежал поручик Воронин.

– Николай Константинович, что с вами? – сказал он. – А ну, отпустить его, – приказал он матросам. Он взял Бошняка под руку, потом обнял и дружески повел его на пост. Временами Бошняк припадал к его плечу и начинал рыдать.

Муравьев выскочил из шлюпки и быстрой, легкой походкой подошел к Екатерине Ивановне.

– Дорогая Екатерина Ивановна! – сказал он, обнимая ее и целуя в лоб. – Боже мой, боже мой! Я спешил к вам. Ваше горе – мое горе! Я привез вам благословение императора… Его величество приказал передать вам…

Екатерина Ивановна вдруг всхлипнула, слезы потекли по ее щекам, но она с отчаянным усилием старалась подавить их.

– Николай Константинович плох! – сказала она, кривя лицо, как простая баба, и чувствовала сквозь горе, что делает это нарочно.

– Да… А где же Геннадий Иванович? Ах, он уже уехал! Жаль так! Боже, какое горе! Я прикажу немедленно известить его. Вы женщина высокого благородства! Перед вашими подвигами бледнеет все… Все прославленные героини…

На берегу слышались отчаянные крики и причитания женщин.

– Это рыдают семьи погибших, – с глазами, полными слез, сказала Екатерина Ивановна. – Сейчас при высадке погибли два наших лучших товарища – Парфентьев и Беломестнов. Мы провели с ними все эти три года… Их гибель подействовала на Николая Константиновича, и он расстроился…

– Ах вот в чем дело! – мрачно пробормотал губернатор.

Муравьеву еще на шхуне сообщили о гибели казаков.

Сычевский подошел и стал докладывать. Муравьев сделал ему знак, чтобы молчал.

– Пойдемте отсюда, Екатерина Ивановна, прошу вас, – сказал Николай Николаевич.

Ведя ее под руку, Муравьев шел по направлению поста. Свита в блестящих мундирах, молчаливая и расстроенная, следовала за ними. Подошел Миша Корсаков и сказал, что Николаю Константиновичу лучше, он успокоился, встретив Воронина, но только плачет все время и просит, чтобы к нему никого не допускали, говорит, что очень сожалеет, что расстроил Екатерину Ивановну, и просит прощения.

Ей было приятно внимание генерала, но странно, что он уводит ее с берега. Да она видела много подобного…

Екатерина Ивановна пригласила генерала в дом. Обед был почти готов, губернатора ждали. Предусмотрительный Муравьев помог и здесь, и Мартын живо отправлен был на кухню. Матрос принес ящик с винами, с консервами и со всяческими закусками.

– Ты повар? – спросила Мартына хлопотавшая на кухне Бачманова.

– Жаль, жаль, что Геннадий Иванович уехал, – говорил Муравьев. Он, как всегда, полон энергии. – Михаил Семенович, немедленно пошлите за ним гонца в Николаевск, мы ждем его здесь. Мы все его гости и хотим разделить его горе. Он герой, ваш муж! Я вызываю его по делу. Но в то же время и к вам, чтобы он побыл дома. «На ней лица нет… Как она переменилась!»

Отданы были приказания ставить палатки на берегу для губернатора, для штаба и охраны. Разбивался целый лагерь.

– Господа! – торжественно заговорил Муравьев. – Его величество государь император повелел мне передать благословение Геннадию Ивановичу и Екатерине Ивановне. Его высочество великий князь Константин посылает вам, Екатерина Ивановна, вот этот перстень.

Катя поклонилась и присела, принимая открытую коробку, оживление мелькнуло в ее глазах, но она закрыла коробку, словно не смея радоваться.