Война за океан. Том второй - [28]

– А вас сегодня я прошу ко мне на обед с господами офицерами, – сказал Завойко, обращаясь к Назимову, спустившись вниз с горы. – Не обессудьте нас, простых людей.

…Через день «Оливуца» уходила, увозя рапорты Василия Степановича Муравьеву, а также в Петербург в морское министерство.

Назимов, глядя с мостика на черный обрыв камчатского берега, не мог отвязаться от мысли о том, какая тяжелая участь ждет оставшихся здесь. Он решил рассказать обо всем, что видел на Камчатке, писателю Гончарову. Тот очень болезненно переживает все, что пришлось увидеть, когда эскадра подошла к русским заселениям. Ему обидно за свое, да так обидно, что он, видно, хочет что-то написать об этом. «Я расскажу ему про Петропавловск, до чего нас довела тут небрежность и беззаботность правительства. Ему это понравится».

В то же время Назимов чувствовал, что люди здесь крепки и сдаваться не собираются. Что из этого получится – бог весть.

А скалы Камчатки отходили все дальше и дальше. Все выше поднимались вулканы, сливаясь с небом, то являясь, то исчезая, то снова проступая. Черный обрыв берега наконец стал так низок, что совсем скрылся между волн и склонов сопок. И только неполное очертание огромных усеченных гор напоминало о том, что Камчатка близка. Дул злой ветер, холодало.

В канцелярии губернатора с утра толпился народ.

– А ты куда, дедушка, тебе надо на печку! – обращаясь к Дурынину, сказал молодой краснолицый полицмейстер Губарев.

Губарев – поручик ластового экипажа, а еще недавно был штурманским помощником. Теперь Василий Степанович назначил его в полицмейстеры, как человека юркого, бойкого, молодого и распорядительного, который за губернатора пойдет в огонь и воду. Завойко полюбил его за то, что Губарев «сирота», то есть что у него нет никаких покровителей, кроме самого Василия Степановича. Семье Губарева покровительствует Юлия Егоровна, и ее старший сын играет и учится вместе с маленьким Губаревым.

– Гляди-ко, – отвечал Дурынин, волнуясь. – Я еще не одного супостата прикончу.

– Да у тебя уж руки трясутся! – весело и уверенно заговорил Губарев, который в эти дни почувствовал, что быстро идет в гору. – Вытяни! Ну-с…

– Руки-то трясутся, – оправдывался Дурынин, – а палить – так не дрогнут. Я нынче весной трех медведей взял… Поди, и супостата – в глаз намечу, в глаз и возьму.

Молодые чиновники, получившие новенькие ружья, хлопали Дурынина по плечу, хвалили его. Вскоре чиновников построили в шеренгу, и офицер увел их к Мишенной сопке на стрельбище.

– Имя как на гулянку, – сказал Дурынин. – А вот палить-то начнут!

На весь Петропавловск запахло свежим хлебом. Поленница дров из сухой каменной березы быстро убывала у пекарни. Злая купчиха на радость Завойко рассталась со своим запасом, а казенный пока стоял… Оказалось, что в Петропавловске и у других жителей стояли амбары с мукой. В это голодное лето купчины держали хлеб про запас, надеясь нажиться. Недаром в свое время Завойко, встретив одного из них в Коряках, ударил кулаком по морде… Теперь перед лицом смерти все открыли свои запасы.

На подступах к городу строили батареи. Гарнизон и обыватели работали от зари до зари. Губернаторша привозила самовары и поила солдат чаем. Укрепления росли, и по вечерам Василий Степанович чувствовал себя бодро от сознания того, что дело движется.

Однажды утром в кабинет Завойко прибежал Губарев.

– С Бабушки сигналят, Василий Степанович, идет судно.

Завойко, работавший в этот ранний час за столом, вскочил.

«Ждешь и не знаешь, что будет, – подумал он. – И неизвестно, кто идет, свои или враги?»

Завойко гневно глянул на молодого полицмейстера.

– Сколько раз я вам говорил, чтобы вы докладывали по форме, – с расстановкой, медленно заговорил Василий Степанович. – Что же вы так обеспокоены? Может быть, вы струсили? Идет судно! Да, так извольте сейчас же собрать команды и объявить, что, быть может, враг, и выдать всем ружья и надеть чистые, рубахи, как перед боем. Да и добровольцы пусть оденутся чисто. Сегодня земляных работ не будет, если подходят англичане, а что значит чистые рубахи, то поймет каждый без объявления. Взять все картузы, какие только готовы для пушек, и строем, с песней на батарею Сигнального мыса, куда и я прибуду. Живо! С богом!

Губарев щелкнул каблуками старых своих сапог. Завойко задержал его и отдал еще несколько распоряжений.

Через полчаса заиграл горн. Отряд за отрядом, в белых рубахах, с ружьями и без ружей пошагали по берегу бухты. Из магазина вышли американцы в шляпах. При виде Василия Степановича они почтительно поклонились. Нападение врагов на город не сулило и хозяину лавки Ноксу ничего хорошего. Могла пострадать лавка. Вряд ли Завойко сможет отбиться от нападения англичан и французов.

– Действительно ли идет иностранный фрегат, ваше превосходительство? – спросил Нокс.

– Еще в точности неизвестно, – ответил Завойко с достоинством. – Но мы к тому готовы.

Нокс заметно волновался. Полное бугроватое лицо его побледнело. Небольшие карие глаза помаргивали, уставившись на губернатора.

– Неужели вы, ваше превосходительство, намерены встретить врага ядрами? С этой недостроенной батареи? – спросил американец с некоторым раздражением. Он желал бы объяснить Завойко реальное соотношение сил. Но, кажется, поздно облагоразумить губернатора – «ведь враг силен и прекрасно вооружен, чего нельзя сказать про нас».