Война за океан. Том второй - [120]

…Вечер. В казарме тепло. Римский сидит с дневником у конца стола на табуретке, снявши обувь и мундир. На сегодня все распоряжения отданы. Вейрих и Зарубин уже спят. Завтра инженер поедет в Николаевск, там его ждут Невельские и Сгибневы.

Казак и двое матросов из экипажа шхуны обуваются в сухие валенки у печи. Надели полушубки и дохи, взяли ружья.

Подошел боцман Козлов, и Корсакову слышно было, как он сказал:

– Не зевать, ребята, время военное!

Боцман повел караул в обмерзшую дверь. На нарах вполголоса разговаривали.

– Ево застрелили гиляки, – рассказывал казак Аносов. – У ево завелись с имя торговые дела.

– Мокей погубил Ивана Подобина, вот его Бог и наказал, – отозвался из глубины нар другой голос.

Видимо, разговор вели здешние старожилы, посвящая новичков со шхуны во все местные новости.

– Чем же он погубил?

– На него донос сделал. Капитан и сам не хотел его наказывать, да пришлось.

– Жена какая красивая у него осталась! – сказал сонным голосом матрос Васильев, любимец Римского.

– Мы еще в тот раз приходили, так все потом вспоминали до самой Японии, – подхватил молоденький Лихачев. Римский знал своих по голосам.

– А ветер-то! Эка…

– Это тебе не Япония!

– Ну а каково тут жить у вас? Продовольствие-то?

– Ничего. Алена кормит. Со всем управляется. Теперь и харчи стали получше. А то, бывало, и цинговали от голода.

– Да где его убили?

– На острове! Мокей на лодке ехал да остановился обед варить. А видно, кто-то его с лодки же застрелил.

– А пуля-то?

– Пуля гиляцкая, вроде самодельщины, они у маньчжуров покупают!

– Алена у нас как царица! Она и есть тут командир поста. Ее все и слушаются! – сказал Аносов.

– Какой баба командир? – с презрением отозвался Чумбока, лежавший у печи.

– Мокей, видишь, сгубил Подобина. Надо было решать между собой, а он донес. Мы бы сами безобразие разобрали и артелью выручили казну.

– У нас прежде весело было. А потом людей стали разгонять на другие посты, и много умерло!

В январе море замерзло, и Римский с матросами и казаками ходил по ледяной степи охотиться на тюленей. В хорошую погоду они выползали из пропарин.

«Словом, я переживаю все заново, за Невельского и его спутников, – думал Римский, поражаясь своему здоровью. – Все, но кроме семейного счастья! Неужели вечно будет моей семьей мой экипаж? Больно, как подумаешь…»

На шхуне «Восток» мачты обмерзли и белы… Море вдали не замерзло; кажется, там темный берег и в нем странно сияет очень яркое отражение солнца.

Римский пришел во флигель. Вейрих опять в отъезде, лечит гиляков, нашел тут какие-то новые, не известные никому болезни. Завтра Воин Андреевич едет в Николаевск.

Пошел ужинать в казарму. На табурете напротив Алены, которая моет котел, сидит матрос Васильев. Он принес дрова. Матрос некрасивый, но умный, смелый, сильный человек.

Алена голову кружит Петрухе, говорят в казарме.

Однажды она спросила Римского, не видал ли он могилу Ивана Подобина в Хаджи.

Вейрих вернулся ночью. Римский не спал, лежа в казарме.

– Почему так поздно?

– Человек зарезался! – ответил Вейрих. – Я пытался спасти, но не удалось.

Доктор лечил ребенка в юрте гиляков, когда по морю мимо юрты быстро промчались нарты. Собаки были с красными дугами. Нарты раскрашены и со спинкой. В них, как в кресле, сидел покачиваясь какой-то человек в китайской черной шубе.

– Маньчжур, купец богатый! – сказал Чумбока, привозивший доктора к гилякам.

Чумбока знал: это Мунька, он живет у соседей и сильно там пьянствует.

Вейрих сказал, что хотел бы поехать к соседям, познакомиться с этим маньчжуром.

– Давай поедем! – воскликнул гольд. По дороге он рассказал доктору, как купец подымал восстание в деревне Вайда на Амуре.

Вейрих и Чумбока приехали в деревню Коль и явились к маньчжуру. Тот в самом деле был пьян, сидел на скрещенных ногах у столика. Перед ним медная бутылка со спиртом. Тут же двое работников.

Все испугались, завидя Вейриха.

Доктор познакомился с купцом и говорил с ним через Чумбоку.

Гольд много выпил и перестал переводить. Он что-то горячо сказал купцу. Они оба вспыхнули. Чумбока вдруг вскочил и что-то закричал, показывая на грудь маньчжура.

Тот тоже вскочил и вдруг выхватил огромный нож и стал кричать, размахивая им яростно. Потом вдруг с силой полоснул сам себя по горлу. Вейрих не смог спасти его. Рука, видно, была сильна, и маньчжур перерезал себе горло.

Оказалось, что Чумбока сказал купцу, что офицер прислан схватить его за убийство русского матроса. Купец ответил, что в самом деле убил и гордится этим и что он никогда не смирится с тем, что здесь поселились русские, что он проклинает их, что он хотел вырезать всех, кто остался на посту, и подъезжал туда, но увидел шхуну и понял, что там опять много народу. В ярости он воскликнул:

– Смотри, как мы еще будем резать всех вас. Вот так!

И купец полоснул сам себя…

– Странный случай!

– Странный и неприятный очень! И Геннадий Иванович расстроится! – ответил Римский.

В казарме все спали глубоким сном, когда матрос Васильев при свете лучины стал тесать щепы из высохшего у горячей печи полена. Казак Аносов слез с нар, надел торбаса и накинул тулуп. Теперь он возит воду с реки Иски. Стукнула дужка ведра. Это в казарму пришла Алена. Слышно, как она подняла деревянную крышку у кадушки и зачерпнула воду, как капли с ведра капали в кадку. Зашлепали босые ноги по полу. Вода хлынула в котел. Вскоре лучины с треском занялись в печи. С нар сполз Чумбока.