Война за «Асгард» - [29]

– Ведь ты же его, мерзавец, наверное, украл, – задумчиво произнес Сомов, словно прочитав мысли Мондрагона. – Украл, а?

Гибкий прут коротко свистнул в воздухе, и среди зеленых пятен краски, украшавших лицо паренька, расцвела сочная красная полоса. Прут рассек кожу в сантиметре под левым глазом, и Сантьяго ахнул, представив, что бы случилось, если бы удар пришелся чуть выше.

Мальчишка вздрогнул, но не отшатнулся. Когда Сомов опустил руку, он шмыгнул носом, осторожно приложил тыльную сторону ладони к рассеченной щеке и внимательно посмотрел на оставшийся на коже кровавый след.

– Больно лупите, барин, – сказал он недовольно. – Не крал я его, говорю же – брат подарил. Брат у меня десантник, в войсках наций в Африке воевал. Месяц назад в отпуск приезжал, вот арбалет привез...

– Так ты, значит, Сашки Кондратьева младший сын. – Сомов, казалось, сменил гнев на милость, и Мондрагон облегченно перевел дух. – Как зовут?

– Иван Кондратьев, барин, – четко, по-военному ответил мальчик. – А про арбалет у кого хотите спросите, все подтвердят...

Сомов еще раз рассеянно посмотрел на арбалет. Потом, не выпуская из рук прут, поднял оружие на уровень груди, подергал тетиву.

– Стрелы, – приказал он, протянув руку.

Иван расстегнул висевший на поясе кожаный чехол и достал оттуда четыре толстых арбалетных болта с раздвоенными наконечниками.

– Все, барин, – он вложил стрелы в ладонь Сомова. – Пятую я вниз обронил, когда вы меня окликнули...

Хозяин поместья внимательно осмотрел наконечники.

– Парфянская стрела, – негромко проговорил он. – Понятно.

Мондрагону не понравилась интонация, с которой Антон произнес свое любимое слово. Как будто почувствовав замешательство шурина, Сомов резким жестом протянул ему болты.

– Видишь, какая насечка? Такие стрелы вытащить невозможно, их вырезать надо вместе с мясом. Старая придумка, но действенная...

Сантьяго с некоторым волнением поднес стрелу к глазам. Внешние края раздвоенного наконечника были усеяны крохотными сверкающими шипами. Он попробовал осторожно надавить на один такой шип и тут же отдернул палец, почувствовав болезненный укол. На пальце выступила крохотная рубиновая капелька.

– Аккуратней, Саня, – предостерег его Сомов. – Сейчас они свернуты, как пружинки, только острия торчат, а при сильном ударе пружины распрямляются и каждая такая хреновина входит в тело жертвы сантиметра на два. Не завидую я тому, в кого эта стрела попадет. – Он вновь повернулся к Ивану. – Рысь, говоришь, выслеживал? С такими-то стрелами?

Свистнул прут. На этот раз удар пришелся мальчику по губам, и Иван охнул, не в силах вытерпеть боль.

– Кого ты тут поджидал, сволочь? Отвечать быстро, не задумываясь!

Мальчик отступил на шаг, и Сантьяго заметил, что на этот раз он действительно испугался.

– Барин, на рысь охотился, богом клянусь! Рысь здесь ходит, многие видели!.. Что ж вы думаете, я на человека охотиться стану?

– Врешь ты, мерзавец, – равнодушно сказал Сомов и вновь поднял руку. Но ударить не успел. Сантьяго неожиданно для самого себя выхватил у него прут и отбросил в сторону.

– Аньтон, – закричал он, – немедленно прекрати это! Мальчик охотился на рысь! Ты что, не видел, куда он смотрел? Он даже не заметил, как мы подошли!

Сомов обернулся к шурину, и в глазах его впервые загорелось что-то похожее на интерес.

– Ага, вот и правозащитные организации проснулись... Спокойно, Саня, все под контролем. Во-первых, с такими стрелами на дичь не охотятся...

– Где ж я другие возьму, если брат только такие привез! – всхлипнул Иван.

Сомов, не оборачиваясь, сказал бесцветным голосом:

– Молчать, раб, а то язык вырежу. Во-вторых, охотиться в пределах поместья можно только по моему личному письменному разрешению, а я никому из Кондратьевых в этом году такого разрешения не давал. За нарушение моих законов я волен устанавливать любое наказание, я сам здесь закон. В-третьих, ношение оружия в моем поместье есть привилегия, дарованная только охране и егерям, всем же прочим оно запрещено под страхом устанавливаемых моим личным судом наказаний. Если же прибавить ко всему перечисленному мое глубокое убеждение в том, что этот малолетний мерзавец подстерегал здесь либо нас с тобой, либо кого-нибудь еще из гостей поместья...

– Повернувшись спиной к дороге, – саркастически перебил его Сантьяго. Ощущение, что он ввязался в какую-то до крайности неприятную историю, с каждой минутой становилось все сильнее.

Сомов замолчал, и некоторое время тишину нарушали только беззаботное пение лесных птиц да равномерный скрип качающихся верхушек сосен. Утро выдалось таким чудесным и свежим, что кровавые следы на лице мальчика казались размазанным соком каких-то ягод. Не хотелось думать о том, что весь этот жуткий спектакль с избиением еще не окончен.

– Аньтон, – Сантьяго дотронулся до каменного предплечья, – отпусти мальчика, и пойдем уже скорее домой. Ты же сам говорил – водка стынет...

Сомов усмехнулся.

– Саня, я сейчас заплачу. Кто пятнадцать минут назад уверял меня, что завязал и вступил в ряды анонимных алкоголиков?

– Я передумал, – быстро сказал Мондрагон.

– Тот, кто меняет решения с такой быстротой, не заслуживает доверия, – объявил Сомов. – Впрочем, дело твое. Забирай арбалет со стрелами, и пойдем.