Война Владигора - [36]

Снежанка слушала непонятно откуда взявшегося смешного волосатого мужичка и думала, какое же это счастье разговаривать с живым настоящим человеком!

И еще она подумала про отца. И заплакала:

— Папенька мой, папенька мой где?

— Жив твой купчик-голубчик, ничего с ним не сделалось, — успокоил Чуча, заботливо утирая ей слезы длинным своим рукавом. — В схороне отсиделся. Мы, подземельщики, давно уже в этом Заморочном лесу схоронов нарыли, чтобы человеку было где укрыться от нечисти, ежели нечаянно сюда забредет.

Он взял Снежанку за руку, она — за уздечку — свою кобылку, и пошли они через лес. В лесу вовсю пели птицы, распускались цветы, словно никакого морока и не было.

На дороге стояли князь с дружиной и отец. Настоящий.

— Снежанушка! — счастливо прошептал отец и стал оседать на землю, но его подхватили руки воинов.

ПЛОХИЕ НОВОСТИ

В это время небо прочертила тень крупной птицы. Птица была ночная. Филин. Только раза в два больше.

«Какие же филины, если день стоит и солнце светит? Значит, все-таки есть он, морок?» — испуганно подумала Снежанка.

— Филимон пожаловал. Небось с вестью какой, — радостно сказал князь.

Птица спикировала за близкие деревья, а потом оттуда вышел стройный красивый парень. Лицо его было хмурым.

— Поторопись в город, Владигор, — сказал Парень, едва поздоровался, — сестра твоя Любава зовет прибыть скорей.

— Случилось что? — спросил князь, спешившись и отведя Филимона в сторону. — Говори скорей, не молчи.

— Дурные вести. Все княжества, одно за другим, объявляют тебе войну.

— Это за что же? Только что помощи просили, я вроде бы всем добрые письма отправил?

— Из-за писем твоих и объявляют. Не знаю, что ты там такого понаписал в этих своих письмах, но только каждый из правителей, прочитав твое послание, пришел в ярость и объявил своему народу сбор на войну.

— Да что же это?! — возмутился князь. — Я же к ним ко всем с дружбой и уважением! Тут что-то не то!

— И я так думаю.

— Что же делать, Филимон? Белуна уж нет?

— Ни Белуна, ни его замка. Я пока у Заремы. Или у тебя поселюсь в виде человека. Пустишь в свои хоромы?

— Да какие теперь хоромы, если, как ты говоришь, со всех сторон надвигается войско.

— Спать-то мне где-то надо? Я, конечно, могу и в дупле. Только, когда налетаешься за весь день, постель удобнее кажется. Полечу в Борею, как что узнаю — сразу к тебе. Иди к своим.

Владигор знал, как Филимон не любит, когда люди наблюдают за его превращениями, и повернулся к нему спиной. Скоро из-за деревьев снова поднялась огромная птица, а князь подошел к своей дружине.

Дружинники, вглядываясь в его лицо, пытались определить, что за новости принес крылатый вестник: хорошие или дурные. Но князь решил до прибытия в столицу не откровенничать, а потому только и сказал, усаживаясь на Лиходея:

— Поторопиться надо.

Для жителей Ладора в скором возвращении князя не было ничего необычного — портомойки, например, даже не поднялись от воды, завидев княжескую дружину и князя с воеводой впереди.

Князь уезжал — то ли на охоту, то ли покарать каких-то разбойников, которые, видать, очень уж расшалились у въезда в Заморочный лес. Лишь бледность незнакомой девицы, которая держалась вблизи Ждана верхом на старом рассудительном мерине, удивила их.

— Кто такая?

— Невеста, говорят, чья-то.

— Уж не князя ли?

— Была бы князя, народу бы объявили.

— Болезная, такая болезная, еле в седле держится! И смотри-ка — седая вся!

— Ой, и правда — невеста-то седая, вот потеха!

— Ежели невеста — откормят на ладорских хлебах, а волосы можно настоями выкрасить.

Стражники у ворот приветствовали князя, взяв секиры на караул.

Так он и въехал в свою столицу.

А новости были такие — выбеленное, без единой зазубрины оленье ребро и стрела, из тех, что пускают лучники в южной пустыне.

— Первым примчался человек, одетый в шкуры, — рассказывала Любава. — Молча вошел, поклонился, протянул мне ребро, снова поклонился и вышел. Пока я раздумывала, как и что, его уж и след простыл. Послала за ним вдогон: надо же было хотя бы ответ дать, — исчез, словно его и не было. Только стражники у ворот донесли: было у тех, кто сопровождал его, по три запасные лошади, да еще и лоси бежали в пристяжных.

— Сыщешь толмача, знакомого с языком угоры? — спросил князь старосту Разномысла.

— Есть один, из их же племени, как раз завтра утром убывает.

— Не он один убывает, многие торговые гости покидают Ладор, — вставил Млад.

Все нахмурились — это был нехороший знак.

— Ну а со стрелой как было? — Владигор постарался смягчить голос — не Любава же виновата, что Синегорью с разных сторон объявляют войну.

— Так же и было. Будто в пути послы сговорились. Вошел, поклонился, протянул молча стрелу и вышел.

— Нехорошо, ой нехорошо! — сказал Разномысл. — Только отстроились!

— Подожди, словно по покойнику, выть! — оборвал его Ждан. — Тут еще дело повернуть можно.

— Повернула баба зад, так он едва передом не стал, — ответил грубостью Разномысл. — Если купцы бегут — жди беды.

— А тебе лишь бы каркать! — ответил Ждан.

Владигор строго глянул на них по очереди, и страсти, готовые разбушеваться, слегка улеглись.

— Тут сразу о многом надо подумать. Войско Угоры сначала будет разбирать завалы в Рифейских горах — на это неделя понадобится. К тому же воинов со всех далей собрать, корм. Но уж ежели они решатся — Ладор, может, и не возьмут, а селения в половине княжества потопчут, пожгут и людей выкосят.