Война: ускоренная жизнь - [48]

27 декабря.

Как медленно идут дни. И все они такие безнадежные и безрадостные. Люди перестали любить и ненавидеть. Перестали о чем-либо говорить и думать, кроме пищи. Почти всех нас мучают теперь сны. Все время снится еда. Всякая.

По улицам ездят подводы и собирают по домам мертвецов. Их складывают в противовоздушные щели. Говорят, что вся дорога от Гатчины с обоих сторон уложена трупами. Эти несчастные собрали свое последнее барахлишко и пошли менять на еду. По дороге, кто из них присел отдохнуть, тот уже не встал.

Любопытен теперешний фольклор. Он тоже относится к еде. Ходит масса всяческих легенд обо всяческих съедобных чудесах. То немецкий генерал нашел умирающую от голода русскую семью и приказал ей выдавать каждый день по ПЯТИ хлебов НА ЧЕЛОВЕКА и по пяти кило картошки. Фантазия не идет дальше хлеба и картошки, то есть того, чего больше всего не хватает. Не мечтают ни о золоте, ни о чем другом. И таких легенд ходит невероятное количество».

В реальной жизни рассчитывать на благородство высокого немецкого начальника могли только те, кто на этих начальников активно работал, причем не в поле или заводском цехе, а на службе в комендатуре или полиции.

Во Ржеве полицейский кроме жалованья получал в день 400 г хлеба, сало, растительное масло. В Белоруссии хлебный паек полицая был и того меньше — 300 г. Правда, при этом ни ржевские, ни белорусские, ни прочие гитлеровские холуи, как правило, не бедствовали — хлеб и прочее им давал грабеж собственных сограждан.

В ноябре 1941 года в Царском Селе служащим городской управы выдавали (причем нерегулярно) раз в неделю по килограмму овса или ячменя, или мерзлую картошку. Дружившая с оккупантами Людмила Осипова получила от них работу в бане для военнопленных, а вместе с ней немецкий паек: 1 кг муки на неделю, 1 хлеб, 36 г жира, 36 г сахара и один стакан крупы.

«Этого хватает весьма скромно на 3–4 дня, но все же иметь три дня в неделю какую-то еду весьма важно», — пишет она в своем дневнике и через несколько страниц в канун Рождества 1942 года дополняет их следующими строками:

«Все наши немецкие друзья перебывали у нас за эти дни. Солдаты, конечно. Наши СД друзья прислали нам все, что полагается немецким солдатам: желудевые печенья, сигареты, дропсы, но сами тактично не приезжали. Рождество».

Для тех, кто не знает, СД — это гитлеровская служба безопасности, заплечных дел мастера, от рук которых погибло огромное количество наших соотечественников. Ну, это так, к слову.

Неожиданно высоко, по сравнению с нынешними мерками, ценили оккупанты труд работников культуры. Во Ржеве ими был открыт театр. Артисты состоявшей из местной молодежи труппы после каждого представления получали горячий обед: 300 г хлеба, одно первое, 100 г меда и масла, 50 г сахара-песку.

Те, кто добровольно согласился отстаивать завоевания злейших врагов своего народа с оружием в руках, снабжались еще лучше, хотя и не на уровне обычных солдат вермахта. В 8-м казачьем полку, которым командовал есаул Андреев (бывший капитан Красной армии), казаки, к примеру, получали в сутки: 450–500 г хлеба, 20 г масла, 50 г сыра или консервов, утром и вечером кофе, в обед суп.

В снабжении продовольствием местные немцы пользовались преимуществом перед другими этническими группами населения. Специальным распоряжением командования тыла группы армий «Центр» немцы в городах (речь шла преимущественно о фольксдойче) должны были получать не только все пайки, которые полагались занимавшим те же должности русским, но и дополнительно в неделю 100 г мяса и 60 г жиров, которые русским вообще не выдавались, а также, сверх пайка, 1500 г муки, 1800 г хлеба, 7 кг картофеля, 250 г круп, овощи и рыбу по мере поступления.

Не забывали представители «нового порядка» и о старых и малых. Как пишет Людмила Осипова, «немцы организовали богадельню для стариков и инвалидов. Организован также детский дом для сирот. Там тоже какой-то минимальный паек полагается. Все остальное население предоставлено самому себе. Можно жить, вернее, умереть, по полной своей воле.

Обезумевшие от голода старики из дома инвалидов написали официальную просьбу на имя командующего военными силами нашего участка и какими-то путями эту просьбу переслали ему. А в ней значилось: «Просим разрешения употреблять в пищу умерших в нашем доме стариков». Этих стариков и старух эвакуировали в тыл. Один из переводчиков, эмигрант, проживший все время эмиграции в Берлине, разъяснил нам что эта эвакуация закончится общей могилой в Гатчине, что немцы своих стариков и безнадежно больных «эвакуируют» таким образом. Думаю, что это выдумка. А впрочем, от фашистов, да, кажется, и от всего человечества можно ожидать чего угодно. Большевики все-таки не истребляют народ таким автоматическим образом».

В общем, тот самый «рай», о котором писал в своем дневнике в июне 1941 года Йозеф Геббельс. Но и в таком «раю» были свои святые. Так, в Смоленске хозяйство дома инвалидов было полностью разорено немцами — скот и запасы продовольствия изъяты. Однако директор дома В.М. Соколов, состоявший в этой должности семь лет, сумел получить для всех больных продовольственные карточки, но и они очень часто не отоваривались. Поэтому реально дом существовал только на добровольные пожертвования смолян, которые в это страшное время смогли, отнимая от себя самое необходимое, спасти от голодной смерти больных людей.