Что ж, такое бывает со всеми. К тому же усталость и раздражение не лучшие помощники. Но зато мы с Митци, сблизив наши головы на подушке, всласть наговорились. Должно быть потому, что и она, и я давно забыли, что такое нормальный сон, а еще потому, что всякую неудачу спешишь чем-то компенсировать. Вот мы и болтали, не закрывая рта. Все же лучше, чем делать вид, что спишь, и прислушиваться, как другой делает то же самое.
Разумеется, многих тем мы не касались. Митци ни слова не проронила о своих секретных совещаниях, оставив эту часть айсберга глубоко под водой. Я тоже не спешил делиться своими сомнениями. Что у венерянских заговорщиков не все клеится с их никудышными прожектами, мне уже давно было ясно. Недаром Хэйэлдайн столь настойчиво заводил разговор об операции в пустыне Гоби. Я же упорно избегал говорить об этом. Я постоянно помнил, чем это все может кончиться для меня. Когда Митци во сне кричала и беспокойно ворочалась, я знал, что ее мучают те же страхи.
Мои откровенные разговоры с ней были явным нарушением коммерческих тайн. Но я торопился посвятить ее во все, что им могло быть полезным. Я раскрыл ей секреты родного агентства, рассказал о характере деятельности нашего посольства на Венере и, разумеется, все, что касалось операции в Гоби.
Она то и дело негодующе или презрительно комментировала: «О, эти торгаши!» «Тирания торгашей» и прочее. Я же, как Шехерезада, каждый вечер готовил новый рассказ, сознавая, что от этого, по сути, теперь зависит, проснусь ли я завтра утром. Я понимал нынешнюю полную зависимость.
Это, разумеется, ущемляло мое самолюбие со всеми вытекающими отсюда нежелательными комплексами.
Но не все было так уж безрадостно. Я рассказал ей о своем детстве, как мама сшила мне форму для моего первого слета юных фанатов рекламы, о школьных годах и первой детской любви. А она в свою очередь рассказала о себе. Я, конечно, и не ждал, что она будет делиться со мной тайнами венерянского заговора.
— Мой отец прибыл на Венеру с первым космическим кораблем, — рассказывала Митци, и я понимал, чем дальше она уйдет в воспоминания, тем это безопаснее для нее. Рассказывая о настоящем, всегда можно проговориться. И все же, все, что она говорила, было мне интересно. У нее была особая привязанность к отцу. Он был соратником самого Митчела Кортнея и принадлежал к тем убежденным романтикам Консервационистского движения, которые, восстав против оболванивая людей и манипулирования ими в обществе потребления, предпочли бежать с Земли на Венеру. Так сказать, из огня да в полымя. Судя по рассказам отца Митци, первые годы обживания Венеры и все выпавшие на их долю трудности и испытания можно сравнить разве что с кругами ада.
Ее отец был обыкновенным потребителем, к тому же еще совсем мальчишкой. Первой его обязанностью на Венере стало рытье землянок. Они делали это почти голыми руками. А по окончании смены он собирал мусор и отходы и закапывал их в грунт Венеры. Когда инженеры начали сооружать первые трубы Хилша для очистки и охлаждения атмосферы, ее отец помогал пеленать первых юных венерян.
Он, как говорила Митци, не имел профессии и был слаб здоровьем. Полуголодное детство и поврежденный позвоночник давали себя знать в трудных условиях колонизации Венеры, но за что бы он ни брался, он был всегда в числе лучших.
В те годы, когда венерянам удалось разбудить энергию потухших вулканов и использовать ее для своих нужд, ее отец женился, и родилась она. В это же время он получил повышение по службе, но вскоре умер.
Идея использования вулканов была, пожалуй, величайшим достижением венерян. Разбудив их, они дали выход кислороду, таившемуся в их недрах и путем охлаждения водяных испарений получили так необходимую им влагу. В сущности они искусственно воспроизвели процессы, на которые Земле, чтобы иметь моря, океаны и атмосферу, понадобилось четыре миллиарда лет. Ведь венеряне не могли ждать. Сооружение влагоулавливателей над кратерами вулканов было нелегким и опасным делом. При малейшей ошибке или оплошности, они взрывались.
— Так погиб мой отец. Мне было всего три года.
Я был утомлен, нервы на пределе, но рассказ Митци искренне тронул меня. Я протянул к ней руку. Она отстранилась.
— Это и есть любовь, — сказала она глухо, уткнувшись лицом в подушку. — Она причиняет страдания. После смерти отца я всю свою любовь отдала Венере. Я поклялась, что больше не полюблю ни одного человека.
Помолчав, я нерешительно встал с кровати и отошел в глубину комнаты. Она не окликнула меня.
Ночь кончилась, рассветало. Рождался еще один серый день. Пока вскипал кофе, я стоял и смотрел в окно на окутанный смогом огромный город и спешащие толпы людей внизу. С горечью я думал о том, как калечу свою жизнь. Здоровье я уже потерял. Мое отражение в стекле подтверждало это лучше всяких слов — впалые щеки, неестественно блестящие глаза в глубоких темных впадинах глазниц.
— Смотри, смотри повнимательней, Теннисон, — услышал я за своей спиной голос Митци. — Ты действительно черт знает во что превратил себя.
Мне уже порядком надоели эти «комплименты». Я обернулся. Митци сидела на краю постели, спустив ноги на пол, и вызывающе смотрела на меня глазами без линз.
