Война самураев - [182]

— Нет! — снова закричала Кэнрэймон-ин, лягаясь и отбиваясь кулаками от цепких мужских рук. — Пустите! Дайте умереть! Дайте умереть! Дайте умереть!

Бесполезно. Ее, словно рыбу, швырнули на палубу, и какой-то белокожий усатый молодой воин уставился на нее:

— Кто такая?

— Дама императорской крови, — ответил другой голос. — Императрица, мать Антоку.

— О-о! — Юноша удивленно поднял брови и отвесил легкий поклон: — Весьма польщен, государыня. Я — Минамото Ёсицунэ. — Затем он повернулся к кому-то стоящему рядом и приказал: — Отведите ее вниз и позаботьтесь как следует.

Когда Кэнрэймон-ин уводили, она плакала навзрыд, закрывая лицо рукавами. «Даже умереть с честью — и то не сумела…»

Тайра Мунэмори, стоя на своей ладье, потрясенно-заворожен-но смотрел, как женщины и воины Тайра один за другим прыгают в воду. Командующий Томомори повесил на шею якорь, чтобы погибнуть наверняка, и бросился с борта. Сестра, мать, император, остальные… Рядом стоящие воины с отвращением поглядывали на Мунэмори, готовясь последовать за государем. С бортов сбили рейки, чтобы можно было умереть без помех.

Мунэмори посмотрел на воду — должно быть, очень холодную. Он не мог пошевелиться, только судорожно гадал: «Что бы Син-ин посоветовал? Как быть?» Однако дух Син-ина исчез, и, как порой думал Мунэмори, вместе с его собственным.

— Ой! — обронил кто-то рядом и будто невзначай спихнул его за борт.

Тем бы все и закончилось, но князь Киёмори, выросший у моря, научил плавать всех сыновей. И Мунэмори бесцельно метался из стороны в сторону, пока его не заметили с корабля Минамото и не втащили на палубу.

— Так-так, кого это мы выловили? — спросил маленький юноша с усиками. — Похоже, самую крупную рыбу. Я-то надеялся прищучить твоего отца, но, пожалуй, и ты сгодишься.

Так, под звучный хохот Минамото, Мунэмори с позором отправили в трюм.

У каретного окна

Прошел месяц. В полдень двадцать шестого дня четвертой луны второго года Гэнрэки государь-инок Го-Сиракава велел остановить карету на обочине перед дворцом Рокудзё, с недавних пор столичной усадьбы Ёсицунэ. Ин должен был узнать, верны ли донесения. Затаившись в карете, он стал смотреть, как к дворцовым воротам подъезжает воловья упряжка в окружении конников.

Быков распрягли, а из повозки вывели человека. Лицо его исхудало, щеки и глаза ввалились, но Го-Сиракава все равно узнал новоприбывшего.

— А-а, Мунэмори-сан. Как ты стал схож с моим братцем, Син-ином! Впрочем, у тебя недостало храбрости даже на то, что сделал он, — стать демоном. Ты только тень демона, тень своей прежней сущности, тень величия Тайра.

Мунэмори без церемоний увели за ворота. Го-Сиракава велел вознице трогать. Когда карета покатилась обратно, он осознал, зачем приезжал. Ему нужно было в последний раз посмотреть на бывшего министра, как плакальщику — проститься с телом любимого человека, прежде чем его сожгут на костре. Убедиться, что его больше нет. Убедиться, что война закончена. Убедиться, что Тайра наголову разбиты и что в страну наконец вернулся мир.

Камакура

Стоял седьмой день шестой луны. Минамото Ёритомо сидел за бамбуковой ширмой в ожидании пленника. Его советники-вельможи предположили, что теперь, когда Мунэмори лишили всех чинов, властителю Камакуры будет негоже принимать его лично, а препоручить допрос следует подчиненным, самому наблюдая из укрытия.

Три месяца со дня получения им вестей о победе при Дан-но-ура протекли как в тумане, в безвременье. Сколько Тайра погибло или попало в плен… Маленький император утонул. Священный меч пропал. Для поисков, по слухам, наняли лучших ныряльщиц, но все оказалось напрасно.

«В какой странный новый век мы вошли, — думал Ёритомо. — Если уж одно из священных сокровищ утрачено, мир никогда больше не станет прежним».

А еще кругом славили Ёсицунэ. Ёсицунэ, Ёсицунэ — его имя было у всех на устах. Не проходило ни дня, ни даже часа, чтобы Ёритомо не услышал похвалы в его адрес. Государь-инок уже пожаловал ему новый чин, новые земли, новый столичный дворец, не спросив позволения у Ёритомо.

Однако нашлись и такие, кому младший из Минамото был не по нраву. Полководец Кагэтоки прислал на него жалобу — Ёсицунэ-де слишком хвастлив и прочит себя в главнокомандующие, даже более того — хочет подмять под себя брата и стать сегуном. «Надо его остановить», — подумал Ёритомо. Он нарочно запретил Ёсицунэ показываться в Камакуре, куда тот доставил пленных Тайра, но и этого ему показалось мало. «Я должен быть убедительнее в своем недовольстве».

От размышлений властелина Камакуры оторвал глашатай, объявив о прибытии заключенного. Ёритомо выглянул в щель бамбуковой ставни и увидел, как открылась дверь сёдзи.

— Изменник трона, Тайра Мунэмори, — произнес кто-то из вельмож, и пленника ввели.

Ёритомо чуть не ахнул. Одет Мунэмори был совсем просто — в строгое белое платье и черную шапочку, но лицо… Его можно было принять за Син-ина, если бы не глаза — они смотрели рассеянно, словно вся его наружность была только фасадом, за которым скрывалась пустота.

Низкорожденный министр по имени Хики Ёсикадзу сел рядом с Мунэмори и прочел для него послание Ёритомо: