Война с демонами. Мертвые демоны (сборник) - [15]
Эпизод
Ребенком Арлен играл на воздухе до самых сумерек и только с их наступлением откликался на материнский зов. Он думал, что нет ничего хуже, чем каждую ночь сидеть взаперти, и не хотел терять ни минуты светового дня.
Он вставал затемно и выходил за порог отчей фермы до петухов – в тот миг, когда на холмы падали первые лучи солнца, озарявшие багровое небо и разгонявшие тени для нового дня. Мать требовала считать после этого до ста, но он не слушался.
Приключения ждали, но Арлен знал: перво-наперво – хозяйство. Он подхватывал у двери выстланную тканью корзину, мчался в курятник и, не обращая внимания на возмущенное кудахтанье, собирал яйца, управляясь с ними ловко, как жонглер с разноцветными шариками.
Ворвавшись в дом, ставил корзину – пусть мать найдет – и опрометью выбегал снова. Отец не успевал натянуть комбинезон, мать – переодеться после сна, а мальчик уже сидел на стульчике под коровой. Он приносил молоко и, пока отец завтракал, спешил покончить с остальными делами. Крытый колодец, коптильня, мариновальня, силосная башня – всюду надо было поспеть, и он ураганом носился по ферме.
Утренний ритуал умиротворял. Восстанавливал связь с землей, которая нарушалась каждую ночь, когда мать запирала двери, а отец проверял оконные метки.
Арлен выпускал из хлева скотину и, щелкая кнутом, гнал свиней в дневной загон, а овец – на пастбище. Хрюшек и лошадей кормил, об овцах почти не думал. Сторожевых собак у них не водилось, но бяши все равно не отваживались выйти за меченые столбы, так как трава там выжжена и вытоптана.
Находились и другие заботы – не столь частые и не такие приятные. Бывало, что с наступлением сумерек какого-нибудь животного не оказывалось на месте – пиши пропало. Он находил его утром, растерзанное в клочья, и хоронил за нужником.
Арлен проделывал все это тысячу раз и так наловчился, что к середине утра обычно заканчивал работу. К этому времени отец уходил в поля проверять меченые столбы, и Арлен шел домой, где его ждал привычный завтрак, который мать сохраняла горячим: овсянка, яйца и бекон. Голодный как волк, он съедал все в один присест. Запивал молоком и срывался с места.
Мать ловила его. Всегда. В доме вечно находились дела, и он их терпеть не мог. Но с матерью не поспоришь, а нытьем не принесешь дров, не подметешь пол и не пополнишь свежим углем набор для меток. «Пряжа сама не сделается», – говаривала она.
К середине дня он освобождался. Пока отец не вернулся с полей и не нагрузил его новыми делами, Арлен проглатывал полдник – хлеб и сыр. Распробовать не успевал, как и завтрак. Еда питала его, и не больше.
«Далеко ли я сегодня зайду?» – прикидывал он, жуя. До сумерек оставалось почти восемь часов, и четыре из них он мог прошагать в любом направлении. А солнце подскажет, когда повернуть назад.
Это была опасная забава, на которую не осмеливались другие дети Тиббетс-Брука. Одно из тысячи отличий Арлена от них. Все остальные довольствовались жизнью в Бруке, не видя и не желая видеть дальше соседнего холма. Так надежнее. Отец считал это разумным, но Арлен думал иначе. Жители Тиббетс-Брука чересчур полагались на чужие рассказы о том, что находится дальше по дороге, или в лесах, или южнее за рекой… если там есть река. Арлен предпочитал увидеть все собственными глазами.
«Далеко ли я заберусь, имея в запасе весь день? – думал он постоянно. – Если перестану заниматься хозяйством с утра, если не придется поворачивать на полпути и бежать домой, пока не стемнело?» Эта мысль и захватывала, и ужасала его. Что лежит за точкой невозврата?
«Может быть, сегодня я продолжу идти».
Но стоило солнцу пойти на закат, и его решимость угасала, а ноги неизменно поворачивали назад.
Когда показывался дом, он замедлял ход, невзирая на крики родителей, вопреки ужасу в их голосах. В это время суток в нем так и кипела жизнь! Он наблюдал, как тонет солнце, затмеваемое переменой в мире земном. Тени удлинялись. Он ждал до последнего, а затем опрометью мчался к дому, пришпоренный и возбужденный страхом, от которого колотилось сердце и тряслись руки. В считаные секунды воздух становился вкуснее, а тело оживало от обострившихся ощущений. Не было зрелища прекраснее заката, окрашенного в багровый и оранжевый цвета; не было звука более волнующего, чем предостерегающие крики родителей. Он перелетал через порог, стараясь не повредить метки, и оборачивался, чтобы взглянуть на восстающих подземников.
Когда истаивали последние лучи тепла и земля начинала отдавать воздуху дневной жар, из Недр поднимались на пляску огненные демоны.
Его быстро утаскивали в дом и запирали тяжелую дверь на брус (как будто это остановит подземника!). Затем отец снова проверял метки на подоконниках и пороге – вдруг стерлись. Он говорил Арлену, что достаточно троекратной проверки, но ни разу не удержался от четвертой.
Арлен всегда получал нагоняй. Иногда – отцовским ремнем. Но в глубине души родители знали: никакая взбучка не удержит его от бродяжничества.
За наказанием следовал ужин, а после, когда мать бралась за вязание, а отец – за резец, готовя меченые столбы, Арлен садился у окна и наблюдал за танцем подземников. Они были грациозны, даже красивы! Иногда он замечал воздушного демона – тень, пикирующую на кожистых крыльях и освещенную горящими глазами и пастями ее огненных сородичей.
