Война - [14]

— Почтенного возраста? — удивляюсь я. — Почтенный возраст не приносит успокоения.

— Но ведь в мудрости есть покой, разве не так, учитель? а вы достойный уважения пожилой человек. Бразилец мне о вас рассказывал.

Я спрашиваю себя, нет ли в его словах подвоха.

— Насколько я знаю, — говорю я, — он не бразилец. Он здешний, настоящий колумбиец, из Киндио, почему его называют бразильцем?

— Этого ни вы, ни я не узнаем. Лучше спросите, почему его выкрали.

Доктору Ордусу лет под сорок, хороший возраст. Он возглавляет больницу примерно шесть лет. Ордус холостяк, не зря у него работают две медсестры и молоденькая докторша-практикантка. Он славится в наших краях как хороший хирург. Однажды ему удалось сделать сложную операцию на сердце какому-то индейцу прямо в джунглях, ночью, подручными средствами, без анестезии и специальных инструментов. Ему в жизни везет: дважды, когда за ним приходили партизаны, он оказывался в Эль-Пало, далеко от Сан-Хосе. А в тот раз, когда за ним пришли боевики, успел спрятаться в одном из закутков на рынке, целиком зарывшись в мешок с кукурузными початками. Говорят, доктора Ордуса пытаются похитить не для выкупа, а из-за его врачебного искусства. Практику, приобретенную в Сан-Хосе, он считает бесценной: «Сначала меня пугало такое количество насильственно пролитой крови, — говорит он обычно, — но теперь я привык». Доктор Ордус смеется даже чаще, чем Чепе. Хоть он и нездешний, но не уехал из города, как другие врачи.

Доктор понижает голос:

— Насколько я знаю, — говорит он, — бразилец втихаря платил приличную дань и партизанам, и боевикам и надеялся, что его оставят в покое, но почему его в таком случае похитили? поди угадай. Он был человеком предусмотрительным и собирался уехать вместе со всем своим добром. Не успел. Мне сказали, что на его ферме отрубили головы всем коровам. Чем-то он их прогневал, но кого именно?

Врач разводит руками, как раз когда официантка приносит нам пиво.

— Доктор, — кричит со своего места Чепе.

Его жена смотрит в небо, красная от смущения.

Доктор переводит на них взгляд своих серых глаз.

— Мы, наконец, решились, — кричит Чепе. — Хотим узнать, мальчик будет или девочка.

— Иду, — отвечает Ордус, но не встает с места. Только отодвигает стул назад и снимает очки.

— Ну-ка, Карменса, покажи живот. Прямо оттуда, вот так, в профиль.

Карменса вздыхает. Она тоже отодвигает стул и послушно задирает блузку до самой шеи. Живот выглядит на семь-восемь месяцев, он белый и при ярком свете кажется особенно выпирающим. Доктор пристально на него смотрит.

— Еще чуть в профиль, — говорит он и щурит глаза.

— Вот так? — она поворачивается еще немного. Соски у нее большие и темные, грудь сильно увеличилась и набухла.

— Девочка, — говорит доктор и снова надевает очки. Официантка, которая принесла нам пиво, вскрикивает, прыскает от смеха и убегает в кафе. Жена Чепе опускает блузку. Лицо ее становится серьезным:

— Тогда назовем ее Анхеликой, — говорит она.

— Решено! — смеется Чепе, хлопает в ладоши и потирает руки, наклоняясь над тарелкой. По улице шла воинская часть. Один из этих пареньков остановился возле нашего столика, по другую сторону деревянных перил, и спросил со злостью, как мы можем пить, когда в стране «сухой закон».

— Пить-то мы можем, — говорит доктор, — только нам не дают. Не волнуйтесь, это просто пиво, я общался с капитаном Беррио. Я доктор Ордус, вы меня не узнаете?

Не склонный к разговорам солдат уходит и сливается с зеленой массой остальных парней, которые все идут и идут из города, строем, медленно, с той медлительностью, с которой идут на возможную смерть. Чтобы бежать вперед, им требуется окрик капитана Беррио откуда-нибудь из-за спины. Но Беррио нигде не видно. Их очень мало, они очень разные — солдаты, сами себя ведущие на смерть. Мне кажется, что они уже не существуют и остались только в истории. «Сегодня кто-нибудь из этих подонков меня точно прикончит», — сказал мне однажды такой парнишка. Он остановился у моей двери и попросил воды. Они шли на передовую. Его мучил страх, он был зеленый от неукротимого отчаяния, что понятно: он был молод. Я умру, сказал он, и его убили, я видел его окоченевшее лицо, когда его принесли обратно, и не только его: их там много было.

Куда теперь идут эти мальчики? Они попробуют освободить какого-то незнакомого им человека. Скоро город временно останется без солдат. Пока я внимательно смотрю на улицу, сидящий напротив доктор продолжает говорить. Те девушки, которые не уехали, потому что не смогли уехать или потому что их семьи не знают, где взять на это денег, не знают, как и куда их отправить, — эти девушки кажутся мне самыми красивыми, потому что остались именно они, они — последние. Некоторые из них бегут навстречу солдатам. Я вижу развевающиеся юбки, слышу испуганные крики: возбужденное прощанье с солдатами.

— Единственный батальон в Сан-Хосе против двух армий, — говорит доктор. И долго укоризненно смотрит на меня, сомневаясь, видимо, что я его слушаю. Я его слушаю, теперь уже слушаю: — Мы беззащитнее этого таракана, — говорит он и давит каблуком огромного, бегущего по полу таракана. — Алькальд прав, требуя дополнительных сил.