Война на реке - [10]

Летом 1883 г. египетские части постепенно концентрировались в Хартуме, и к концу сезона там собралась внушительная армия. Возможно, это была наихудшая армия, когда-либо выступавшая в поход. В подтверждение этих слов достаточно привести лишь один отрывок из письма генерала Хикса. В своем послании сэру Э. Буду, датированном 8 июня 1883 г., он между прочим замечает:

«Из батареи Круппа по дороге дезертировал 21 человек, хотя они и были в цепях».

Офицеры и солдаты, потерпевшие поражение в боях за собственную свободу у Тель ал-Кебира, были посланы на верную смерть, они должны были сражаться за то, чтобы лишить свободы других. Боевой дух войск был низок, дисциплины не было, подготовка оставляла желать лучшего. На восемь тысяч человек едва ли набирался десяток грамотных офицеров. Из этих немногих упоминания достойны лишь двое — генерал Хикс, главнокомандующий, и полковник Фаркухар, начальник штаба.

Эль-Обейд, самый большой город в Кордофане, был взят Махди еще до того, как злополучный экспедиционный корпус покинул Хартум. То, что Слатин-бей, австрийский офицер на египетской службе, все еще держался в Дарфуре, заставило командование поторопиться. 9 сентября Хикс и его армия, которая насчитывала 7 тысяч пехотинцев, 400 конных башибузуков, 500 кавалеристов, 100 черкесов, 10 орудий на лафетах, 4 пушки Круппа и 6 пулеметов Норденфельдта, покинули Омдурман и направились к Дуему. Хотя командование войсками было поручено английскому офицеру, генерал-губернатор, сменивший Рауфа-пашу, Ала-эд-Дин-паша, также пользовался определенным влиянием. Офицеры часто высказывали различные точки зрения, оценивая общую обстановку, многие придерживались самых мрачных взглядов. Двигаясь в юго-западном направлении через Шат и Рахад, армия медленно шла к своей гибели.

При приближении правительственных войск Махди вывел свои отряды из Эль-Обейда и расположился на открытой местности. Под его началом находилось около сорока тысяч человек, арабы были вооружены несколькими тысячами винтовок и несколькими пушками, большим количеством мечей и копий. Вот [138] как увеличился небольшой отряд сражавшихся на острове Абба! Неравенство сил было очевидно еще до начала боя. Махди предложил Хиксу сдаться и выдвинул свои условия. Его предложения были с презрением отвергнуты, хотя наиболее вероятный исход боя не вызывал сомнения.

Столкновение произошло 3 ноября. Весь этот день египтяне медленно пробивались вперед, испытывая нехватку воды, неся потери от огня суданских стрелков и оставив несколько пушек. На следующее утро они встретились с основными силами противника, и тяжелые потери вынудили их прекратить наступление. Едва ли пятьсот египтян смогли избежать гибели, и едва ли столько же арабов погибло. Европейцы сражались до последнего; генерал встретил свою смерть с оружием в руках, а его личная храбрость и сила вызвали восхищение даже у бесстрашных врагов. Они похоронили его с рыцарским великодушием и варварскими почестями. Мухаммед Ахмад отпраздновал свою победу салютом из сотни ружей. Судан теперь принадлежал ему.

Обычно принято считать, что ответственность за всю пролитую кровь лежит на Мухаммеде Ахмаде. Но мне кажется, что не только он должен держать за это ответ: ведь были еще и несправедливые правители, притеснявшие жителей страны, и некомпетентные офицеры, не щадившие жизни своих солдат, и нерешительные министры, своими действиями лишь усугублявшие беды. Но, что бы ни говорили о Махди, не следует забывать, что именно он вдохнул надежду в сердца своих соотечественников и освободил родину от чужеземцев. Несчастные суданцы, имевшие на обед лишь горсть зерна, обездоленные и нищие, теперь получили в жизни нечто пугающее своей величественностью. В их простых сердцах дух Махди смог зажечь огонь патриотизма и веры. Есть много христиан, с уважением относящихся к исламу, но считающих Махди лишь самозванцем, прославившемся в силу обстоятельств. В некотором смысле это так. Но мне неизвестно, как можно отличить лжепророка от настоящего, кроме как по его успеху. Слава Махди при жизни превзошла славу основателя ислама. И разница между традиционным исламом и махдизмом заключается в том, что первый возник во время борьбы с распадающимися институтами власти, а второй вошел в контакт с цивилизацией и наукой. Зная это, я не могу разделить общего [139] мнения, и я верю, что если в будущем к жителям верховий Нила придут процветание и успех, а за ними знания и счастье, то первый арабский историк, который будет изучать раннюю историю новой нации, не забудет упомянуть среди героев народа и Мухаммеда Ахмада.

Глава II Судьба посланника

Слава, ничуть не меньшая, чем богатство, попавшее в руки Махди, привела к тому, что у суданцев появился боевой дух, отличный от боевого пыла племен, — дух профессионального солдата.

Осада Хартума происходила именно тогда, когда это новое веяние стало впервые ощущаться в среде восставших. Затем наступил период некоего равновесия, и власть махдистов стала ослабевать. Но вторжение британских войск в Восточный Судан весной и продвижение их отрядов зимой 1884 г. снова привели к росту патриотических настроений. Племена, потратившие много сил, чтобы освободиться от иностранного владычества, восприняли действия сэра Джеральда Грэма и лорда Уолсли как попытку снова лишить их свободы. Импульс, положивший начало движению Махди, помог суданцам вновь дать отпор оккупантам. Задержка отрядов, посланных на помощь, решила судьбу Хартума. Именно после падения города у суданцев стал укрепляться военный дух, на котором и держалась империя дервишей.