Война на море - Эпоха Нельсона - [67]
Таков был Нельсон, человек двойственный и неопределенный, составленный из двух совершенно различных элементов; странное сочетание величия и слабости, человек, надоедавший Адмиралтейству своими капризами и покорявший своим именем всю Европу! Но на этом поприще, где его удерживали насильно Трубридж и граф Сент - Винцент, непостоянный ум Нельсона иногда обретал вдруг всю свою мужественную силу. Инструкция, которую Нельсон написал для своих офицеров, принимая начальство над Доусонской эскадрой, быть может, лучше, чем вся официальная переписка, выказывает его прямой и верный взгляд, привыкший обнимать разом обширный горизонт. Знаменитый адмирал в нескольких строках обрисовывает твердой, искусной рукой свой общий план атаки и защиты и намеренно умалчивает о подробностях. Гений неиспытанный боялся бы быть недостаточно полным; Нельсон, напротив, опасался слишком большой ясности. Он останавливается там, где могут встретиться неожиданные случайности, и избегает точности, которая на таком обширном и неопределенном поприще оставила бы открытое поле вялости и нерешительности.
По его мнению, первый консул имел в виду только неожиданное нападение на Лондон, и для такой экспедиции могло быть назначено не более 40000 человек{59}. Он предполагал, что для произведения тревоги в нескольких пунктах разом, 20000 человек будут высажены в 60 или 70 милях от Лондона, к западу от Дувра, и такое же число к востоку от города. 200 или 250 канонерских лодок, приняв этот корпус в Булони и выйдя оттуда при штиле, менее чем за 12 часов, перешли бы пролив на веслах. В то же время посредством телеграфа можно приказать двинуться второму отряду, собранному в Остенде и Дюнкирхене. Нужно предполагать, что в течение этого времени флоты Бреста, Рошфора и Текселя не останутся в бездействии, а сделают диверсию на Ирландию или на другую часть Британских берегов. Во всяком случае, эскадры эти, ежеминутно готовые сняться с якоря, удержат английский флот в Немецком море и Бискайской бухте и не позволят ему подать помощь угрожаемым берегам. Итак, вся надежда остановить флотилию заключалась в силах, собранных в эту минуту между Орфорднессом и Бичи-Гедом. Силы эти составляла эскадра фрегатов и легких судов, которым поручено было наблюдать за движениями неприятеля, и из флотилии, предназначенной, собственно, защищать берега. Нельсон хотел, чтобы эта флотилия, частью вооруженная морской милицией, известной в Англии под именем Sea-Fencibles, расположилась между Дувром и Доунским рейдом. Если неприятель покажется во время штиля, флотилия с возможной быстротой пойдет ему навстречу, не будет атаковать его слишком малыми силами, но, следуя и наблюдая за ним, выждет удобного случая, чтобы вступить в дело. Если задует хоть маленький ветерок, то фрегаты и бриги обязаны будут стараться уничтожить неприятеля; но если штиль продолжится, то английская флотилия, несмотря на огромное неравенство сил, непременно атакует неприятеля, лишь только он подойдет к берегу. Она должна будет атаковать, по возможности, половину или две трети французской флотилии. Во всяком случае, это была бы выгодная диверсия для войск, назначенных отбивать высадку, потому что на французских лодках артиллерия стояла в носовой части, и от этого корма их была открыта нападающим судам. "Едва неприятель покажется, - прибавлял Нельсон, - дивизионы наши немедленно сомкнутся, но не смешиваясь один с другим. В таком положении они должны оставаться, в готовности исполнить дальнейшие приказания. Необходимо, чтобы люди, назначенные ими командовать, были оживляемы обоюдной доверенностью друг к другу, и чтобы ни малейшая зависть не имела на них влияния. Нужно, чтобы в этом важном случае у всех нас была одна мысль, одно желание: не допустить неприятеля ступить на наш берег". Как ни хорошо были рассчитаны эти приготовления к обороне, но их было недостаточно при общей нервозности. Английские газеты поминутно третировали правительство и не переставали повторять, что надобно в самих неприятельских портах раздавить французскую флотилию. Уступая этому беспокойству, Адмиралтейство было вынуждено предписать Нельсону бомбардировать Булонский порт. Но адмирал Латуш был предуведомлен об этом намерении. Он вышел из порта, где суда его, будучи слишком стеснены, подверглись бы большой опасности, и построил впереди молов длинную линию, поставив на шпринг 6 бригов, 2 голета, 20 канонерских и множество плоскодонных лодок. 4 августа, с рассветом, Нельсон лично расставил свои бомбардирские суда на якорь против неприятельской линии; он думал, что флотилия, избегая атаки, скроется в Булонский порт, и предполагал в следующую ночь направить свои брандеры в самую гущу судов, стесненных в узком пространстве. Бомбардировка началось около 9 часов утра, но Нельсон не мог расстроить линию и успел только пустить ко дну одну канонерку да одну плоскодонную лодку. На флотилии ни один человек не был ранен; французские же канонерские лодки и береговые батареи отвечали сильным огнем на огонь неприятеля, и осколок бомбы ранил на одном из английских судов артиллерийского капитана и двух матросов.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.