Война маленького человека - [6]

И вот этой мятежной весной я еду в Горловку по своим делам. На выезде из Донецка стоял уже блокпост, он был тогда еще украинский. На подъезде к Горловке над блокпостом развевался сине-черный триколор «Донецкой республики». Вокруг него ходили подростки в балаклавах.

Приезжаю на автовокзал и по традиции иду пить кофе. И эта удивительная Надя с горящими глазами начинает мне рассказывать, что Горловку нужно защищать, что на нее хотят напасть. «Кто?» – в недоумении спрашиваю я, прикинувшись дурочкой. Я ожидала услышать очередную песню про «бандеровцев». Но я ошиблась. На Горловку планировала напасть – Америка. Быстро проглотив свой кофе, я еще быстрее ретировалась. В этой безумной женщине с горящими глазами, рассказывающей мне, что нужно срочно спасать неликвидные шахты и заводы Горловки от ужасных американцев, – я с трудом узнавала милую интеллигентную Надю.

На обратном пути, подъезжая к Донецку, тогда еще с украинским флагом над блокпостом, я с облегчением подумала: «Наши».

Так мир делился на «своих» и «не своих», на «наших» и «не наших». Тогда он еще делился по цвету символики. Позднее стало понятно, что это разделение имеет множество различных оттенков.

К моему огорчению, в этот тревожный период много моих старых близких знакомых оказалось в лагере «не наших». Для меня большая загадка, как так могло получиться, что мы, практически одногодки, выросшие на одних и тех же фильмах и книгах, слушавшие одну и ту же музыку, примерно одного социального статуса могли видеть настолько по-разному одни и те же события и факты.

Многих из них, тогда весной громко кричащих: «Референдум и точка», – я потом неоднократно встречала в Киеве. Там они не просто спокойно появлялись на модных арт-тусовках – они были активной частью культурного пространства Украины. И я далека от мысли, что только одна знала об их истинных политических взглядах. К этим людям у меня вопросов не было, они всегда были там, где платили. У меня были и есть вопросы к украинскому так называемому «бомонду»: неужели его представителям настолько все равно, кому пожимать руки? Это был, понятно, очередной риторический вопрос в моем бесконечном списке риторических вопросов.

«Своих» той мятежной весной я находила через Facebook. На долгое время он стал моим окном в мир.

По мере того как наша тревожная «русская весна» набирала обороты, даже я, так любившая декаданс, глубоко аполитичная и асоциальная, поняла: с дивана надо встать и нужно что-то делать.

И в один прекрасный момент, когда точка внутреннего кипения была пройдена, все «свои» стали объединяться. Так я узнала «свой» Донецк.

Знакомство это произошло на первом проукраинском митинге. Его собрали за ночь по социальным сетям. Клич бросили какие-то девочки-студентки. Нас пришло несколько тысяч. Митинг состоялся около храма Архангела Михаила. Для меня это место было совсем родным: напротив стояла любимая школа, в которой я когда-то училась, – старая и довоенная, бывшая мужская гимназия, пережившая уже одну войну.

За эти два года я испытала множество различных эмоций, как хороших, так и разных. Но чувство бесконечного счастья, которое охватило нас на этом первом спонтанном, собранном за ночь митинге, я не забуду никогда. Нас было МНОГО – красивых, молодых, умных, европейски одетых, нас МНОГО, а значит – мы победим. Эйфория и предчувствие скорой победы овладели всеми. Был теплый вечер ранней весны, подсветка собора освещала желто-голубые флаги, нас приветствовали проезжающие машины. Ультрас «Шахтера» пели «Червону руту».

Когда я вспоминаю тот день, я до сих пор не могу поверить в то, что таким, как тогда, город уже не будет, не будет никогда. Но еще трудней мне понять, как вообще могло случиться то, что произошло потом, как кошмарный сон мог стать реальностью. И мне до боли обидно за всех нас, таких счастливых, теплым весенним вечером стоящих под украинскими флагами около моей старой и любимой школы. Сердце сжимается от боли за город моего классически счастливого детства и беззаботной юности. За город, в котором прожили счастливую и полноценную жизнь мои родители и множество других достойных людей. Когда я вспоминаю тот день, я не могу сдержать слез бессилия.

Их было много потом – проукраинских митингов. Уже ставший историческим флешмоб в аэропортах страны, когда оркестры исполняли «Оду к радости» Бетховена. И Донецкий аэропорт был в том числе. Донецкий аэропорт, который через несколько месяцев приобретет мировую славу и превратится в национальный миф.

Огромный и, как всегда, полупустой аэропорт, музыкальные инструменты, музыканты, неожиданно появившиеся в холле, торжественная музыка. «Ода к радости» у меня всегда вызывала ассоциацию с фильмом Тенгиза Абуладзе «Покаяние», когда на фоне прекрасной музыки симфонии Бетховена зритель видит счастливое лицо палача и казнь художника. Я часто вспоминала этот фильм той мятежной весной. Почему-то у меня возникала стойкая перекличка наших событий с той страшной эпохой ломки человеческих судеб.

Я хорошо запомнила митинг на площади Ленина, когда все спасались под большим украинским флагом, а в нас со всех сторон летели яйца, бутылки и петарды. А нам было не страшно – этот большой развернутый украинский флаг служил нам убежищем, очень символичным, как нам тогда казалось. Мы стояли под флагом и пели гимн Украины, к моему удивлению, многие люди знали слова. Кругом слышались приветствия: «Слава Украине!» – и в ответ звучало гулкое: «Героям слава!»