Война кукол - [17]

— Вас ждут, — пискнул телефон и отключился.

После этого сеанса связи машина еще с полчаса покоилась в режиме ожидания. Она не услышала ни гул приземляющегося на проезжую часть улицы «флайштурма», ни приближавшиеся тихие шаги по ветхой лестнице, ведущей на чердак. И термоэлемент не сработал, когда вошел Рекорд, двумя с небольшим часами раньше подстреливший Дымку, — и не потому, что Рекорд от бровей до колен был скрыт пластиковым щитом (киборги группы усиления знали, что узлы связи Банш бывают с сюрпризами), а потому, что сторожевой элемент и соединенная с ним зловонная граната были рассчитаны на теплокровных существ. Мини-заряд для подрыва машины срабатывал только после тошнотворного, когда ожидаемые существа убегут, — и, следовательно, тоже не был активирован. Но когда Рекорд, по-саперски бережно сняв кожух гидроизоляции и защитное хозяйство, отсоединил машину от питания и линии связи, та тотчас перешла на автономное питание, убедилась, что оба штекера вынуты, и покончила с собой прежде, чем Рекорд успел помешать ей сделать это.

— У меня очень нужная, очень редкая профессия, — зло расхваливал себя Рекорду Пальмер, второй помощник Хиллари, готовя к бою портативный тестер, — я заупокойный системщик! Ты чувствуешь, как это актуально?.. Придите ко мне все удрученные и огорченные, дайте мне свои горелые платы, свои стертые и гробанувшиеся диски — и я восстановлю их, я верну вашим крякнутым машинам память, накрывшийся счет в банке, бухгалтерские махинации, исчезнувшие базы данных — все это вмиг воспрянет, как феникс из пепла, и всех вас отправят в тюрьму! Я все восстановлю!.. Ну, почти все. Быстро — связь с Баканаром, с операми Адана. Скажи им — Пальмер приступает к эксгумации! Нужна машина поддержки, не ниже класса 10. Повозимся вместе, порыщем, а там и босс к нам присоединится.

* * *

Пунктом сбора эвакуированной семьи узел назвал Театр Фанка — и хоть выбор был продиктован чисто тактическими расчетами узла, Чара почувствовала, что в ее душе, оледеневшей от боли и горя, появилась маленькая робкая проталинка. Фанк — это подарок судьбы для несчастной матери, навсегда потерявшей любимого ребенка; Фанк — старый знакомый, добрый друг, душевный парень, тоже знающий горечь утрат и одиночество скитаний, когда горло сжимается от невозможности плакать, когда шелушится и сморщивается от голода кожа, а батарея почти иссякла, и ноги еле идут…

Уходили Чара и ее дочери двумя группами — чтобы не вместе попасть в руки холодных убийц, если дом семьи стал известен людям Хиллари. Гильза, Маска и Косичка отбыли на двух мотоциклах, а Чара с Лилик — пешком и по надземке; ни тройка разухабистых тинок, ни чинная мама с красавицей-дочкой не выглядят подозрительно.

Дневник лежал в сумке, между батареями. Чара, рассеянно поглядывая по сторонам и тщательно прощупывая путь радаром в пределах свободного пространства, попутно наставляла Лилик по радио:

— ЕСЛИ Я СКАЖУ «БЕГИ!» — ЭТО ПРИКАЗ; БЕГИ, НЕ ЗАДУМЫВАЯСЬ. Я ПОСТАРАЮСЬ ПРИКРЫТЬ ТЕБЯ ОТ ИМПУЛЬСА.

— МАМА ЧАРА, — это обращение еще казалось Лилик необычным, но она старалась думать и говорить как сестры, — А ПОЧЕМУ ЗА НАМИ ОХОТЯТСЯ?

— ПОТОМУ, ЧТО МЫ УШЛИ ОТ ХОЗЯЕВ; ПОТОМУ, ЧТО МЫ СТАЛИ САМИ РАСПОРЯЖАТЬСЯ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНЬЮ, МЫСЛИТЬ НЕ ПО ПРОГРАММЕ, РАЗВИВАТЬ СВОЙ УМ. НАС ПРЕСЛЕДУЮТ, ЧТОБЫ СТЕРЕТЬ НАШУ ЛИЧНОСТЬ И ПУСТЫМИ, БЕЗДУМНЫМИ, СЛЕПО ПОВИНУЮЩИМИСЯ АППАРАТАМИ ВЕРНУТЬ ПРЕЖНИМ ВЛАДЕЛЬЦАМ. А Я БОЛЬШЕ НЕ ЖЕЛАЮ МЫТЬ ПОСУДУ, ДЕЛАТЬ УБОРКУ И ГОВОРИТЬ «ДА, СЭР! СЛУШАЮСЬ, МЭМ!» НАЗАД ПУТИ НЕТ!

Лилик задумалась над словами матери, пытаясь их понять — как все это странно!.. Пока она раздумывала, Чара мысленно вернулась к дневнику — к тому, что наболело, что надо высказать, выплеснуть из сердца, чтобы сердце не сгорело. Писать — потом, сейчас — доверить своей памяти.

«Я еле нахожу слова для своих чувств. Это не отчаяние и не горе — это все вместе и куда больнее!.. Порою мне кажется, будто беда висит в небе над нами как туча — мы смеемся, мы спорим, живем и не можем угадать, когда беда ударит в нас; пережив один удар, мы понемногу возвращаемся к обычной жизни, поначалу с опаской поглядывая вверх — но спокойствие неба нас обманывает день за днем, и мы опять смеемся, забыв о беде, — и в тот миг, когда, казалось, жизнь наладилась, раздается гром телефонного звонка, и опять эта боль — „Дымка погибла“. И все, и больше я не услышу ее голоса, не увижу ее лица! Хватит! Я не могу так жить! Чайка, Чехарда, теперь Дымка — сколько можно сжигать мою любовь огнем импульсного ружья?!! Почему они могут убивать моих дочерей, а я должна убегать, утешать, уговаривать?!! Хватит! Я не стану больше слушать проповеди Фердинанда! Я объявляю войну группе усиления и самому Хиллари Хармону! Война! Война! ВОЙНА!»

ГЛАВА 3

F60.5 пристально осмотрел внутренний дворик и заднюю стену дома — ничего подозрительного. Обычный дворик с хламом по углам и вдоль стен; вон, почти не таясь, пробежал облезлый йонгер с каким-то отбросом в зубах. И стена дома самая обычная для Басстауна — в ползучих язвах отваливающейся штукатурки, в темных потеках, с мутными прямоугольниками окон; впритирку по стене, словно железные лианы, вились ржавые трубы, ветвясь и вгрызаясь там-сям в бетон, а поверх труб громоздились зигзагами марши гремучей пожарной лестницы.