Война и мир Михаила Тухачевского - [7]

«Иногда после елейного рассказа о чудесных исцелениях и вообще чудесах святых угодников лукаво и вместе с тем почтительно Михаил спрашивал:

— Батюшка, вы и на следующем уроке будете рассказывать нам сказки?

Священник возмущался и удалял Мишу из класса»15.

В дневниках гимназистов на последней странице было напечатано «свидетельство», его заполнял священник в дни Великого Поста; он подтверждал подписью и печатью, что гимназист был на исповеди и причащался. Этот документ гимназист вручал классному наставнику. Но неожиданно открылось, что гимназист Михаил Тухачевский ни разу не был на исповеди и не причащался. Это произвело ошеломляющее впечатление. Был вызван к директору отец. Мальчика с трудом уговорили исповедаться и причаститься…

Миша был взят из гимназии по собственному желанию родителей, согласно их письменному заявлению.

Свидетельство об окончании четырех классов Пензенской Первой мужской гимназии, выданное «бывшему ученику Тухачевскому Михаилу, сыну дворянина, выбывшему по переходе в пятый класс по прошению родителей », выглядит колоритно: по всем предметам — «тройки », и лишь по французскому языку — «отлично»16.

В 1909 году Тухачевские переехали в Москву. Здесь старшая из сестер — Надя, закончившая гимназию и имевшая право «получить от министерства народного просвещения свидетельство на звание учительницы начальных училищ и заниматься обучением на дому»17, давала уроки — семья была стеснена в средствах. Братья поступили в разные учебные заведения, причем Миша — в 10–ю московскую гимназию. Будучи потомственным дворянином, Тухачевский имел право после окончания гимназии поступить в закрытое военно–учебное заведение, готовившее к офицерской службе18.

Интерес к воинской службе, «баталиям и викториям», проявился у Тухачевского рано. М. Н. Балкашин, друг семьи, вспоминал:

«Миша отличался особой живостью характера. С раннего детства у него была любовь к военным, все равно, будь то солдат, пришедший на вольные работы, заехавший в гости исправник или кто–либо другой, лишь бы он был в военной форме. Меня, когда я приезжал к Тухачевским юнкером, а потом офицером, он буквально обожал, сейчас же завладевал моей шашкой, шпорами и фуражкой. Заставлял меня рассказывать разные героические эпизоды из наших войн, про подвиги наших солдат и офицеров. Десятилетним мальчиком он зачитывался историей покорения Кавказа во времена Ермолова и Паскевича. В юношеском возрасте он увлекался походами и сражениями великих полководцев. Русскую военную историю он знал превосходно, преклонялся перед Петром Великим, Суворовым и Скобелевым»19.

Среди кумиров также — Наполеон, среди любимых кампаний — Отечественная война 1812 года, в связи с чем — особое почтение к поэту–гусару Денису Давыдову.

Когда Михаилу исполнилось 18 лет, он поступил в Первый московский императрицы Екатерины II кадетский корпус — в седьмой, выпускной класс. В Высочайше утвержденном положении о кадетских корпусах сказано:

«Воспитание в кадетских корпусах, живо проникнутое духом христианского вероучения и строго согласованное с общими началами русского государственного устройства, имеет главной целью подготовление воспитывающихся юношей к будущей службе Государю и Отечеству — посредством постепенной с детского возраста выработки в кадетах тех верных понятий и стремлений, кои служат прочной основой искренней преданности престолу…»20 Преданность престолу, как показали последующие события, в Тухачевском воспитать не удалось ни кадетскому корпусу, ни Александровскому училищу. Искреннюю преданность Отечеству — да, в меру собственного понимания того, что составляет его (Отечества), пользу.

Н. Кулябко (выпускник Гнесинского училища и, позднее, консерватории, где учился у Н. С. Жиляева. — Ю. К.), познакомившись с семейством Тухачевских в 1912 году, «не без предубеждения» отнесся к юнкеру Тухачевскому:

««Будущая опора трона», — подумал я о нем. Однако не кто иной, как сам Михаил Николаевич, тут же заставил меня усомниться в правильности этого моего предположения. Братья сообщили Михаилу, что они готовятся к посещению Кремлевского дворца, где обязательно будут «августейшие» особы. К моему удивлению, он встретил это сообщение довольно скептически.

— Что же, ты не пойдешь? — удивились братья.

— Меня это не очень интересует, — пожал плечами Михаил и заторопился к себе в училище.

Из дома мы вышли вместе. По дороге завели разговор о революции пятого года. Михаил с острым интересом расспрашивал меня, и я окончательно убедился, что мой спутник — юноша серьезный, думающий, отнюдь не разделяющий верноподданнических взглядов, характерных для большинства кадетов и юнкеров. Постепенно я все больше проникался симпатией к Михаилу Николаевичу.

Наши беседы раз от разу становились все более откровенными.

Михаил не скрывал своего критического отношения к самодержавию и так называемому «высшему обществу»»21.

Могущая показаться юношеской бравадой неприязнь не была случайной. Пренебрежение к «властям предержащим » — рефрен публичного поведения Михаила Тухачевского.

Е. Н. Тухачевская:

«Помню такой случай, который в первый момент меня озадачил, но потом заставил размышлять, насколько, конечно, это было возможно в моем возрасте. Году в 1910 или 1911–м в Москву приезжал царь. Мы жили тогда около Гоголевского бульвара. И вот один раз нянька, пойдя с нами гулять, увела нас посмотреть на царя, который проезжал где–то поблизости. Отец нам ничего не сказал, но с нянькой какие–то разговоры были. Вечером, в субботу, когда нас уже уложили спать, в детскую пришел Михаил Николаевич. Он, видимо, куда–то собирался уйти, так как был в шинели, но очень долго пробыл с нами. Спрашивал, зачем мы ходили смотреть на царя. Ведь царь, говорил он, такой же обыкновенный человек, как и все другие, и на него совершенно незачем смотреть, и что мы очень нехорошо поступили, что сходили и посмотрели. Таким недовольным и рассерженным я его никогда не видела, поняла тогда только одно: