Война глазами дневников - [38]

Первая батарея имела полковые пушки образца 1902 года, поражавшие немецкие танки первых месяцев войны лишь на близком расстоянии, а третья была вооружена 122 мм гаубицами образца 1938 г. с превосходными тактико‐техническими данным, но тогда снабжались лишь осколочными снарядами. С орудием именно этого типа мне пришлось пройти по дорогам войны до ее конца. Воюет оно, увы, и сейчас…

Но уже в первые дни войны мы увидели, что на вооружение Красной армии поступает и кое‐что посерьезнее «безоткатного орудия на лафете Венгловского». Ранним утром на исходе сентября голубое небо у небольшой деревушки Издешичи под Жирятино прорезали десятки невиданных ранее огненных смерчей, клубы желтого дыма и пыли поднялись, заслонив солнце.

Неслыханный ранее грохот, сравнимый разве что с мощным львиным рыком (до сих пор не могу найти убедительного аналога звуку срывающегося с установки реактивного снаряда) взорвал предутреннюю тишину. Это был один из первых уничтожающих залпов нового вида артиллерии – реактивной, точно по переднему краю противника. Немцы, обезумев, бежали на запад. Одновременно, не выдержав, бросились на восток и наши еще не обстрелянные пехотинцы, ошарашенные неожиданным, невиданным ранее, вплотную к их позициям обрушившимся огневым шквалом.

Но если наши солдаты быстро пришли в себя и, поняв, что снаряды падали все же на немецкие головы, через несколько часов вернулись на свои позиции, то немцам это быстро сделать не удалось: возвращаться было некому. Те, по кому пришелся удар, лежали черными желеобразными расплывшимися массами на обожженной земле (такого действия не видел больше нигде и никогда), а уцелевшие бежали, потеряв рассудок. Это тебе не безосколочная бомба орудия Венгловского! И хотя нового оружия было еще мало, оно разило врага не только огнем, но вселяло веру и уверенность в победу!

Много позже, в бою за г. Армянск на Перекопе, я своими глазами убедился в моральном воздействии лишь только неожиданного звука ракетного залпа.

Колонна пленных, бредущих под прикрытием Перекопского вала, подошла к нему в момент, когда с другой его стороны скрытая для их глаз батарея произвела залп через головы идущих. Оглушенные, уже ранее познавшие, что это значит, они кинулись на землю, глаза навыкате, на губах пена. Долго они потом дрожащие, становились на обессиленные ноги, долго строились и медленно, сгорбившись, понурив головы, плелись за одиноким конвоиром. Их спасение – плен. А в 41‐м (очевидно летом – Прим. Авт.) нам было не до пленных. Самим бы не стать пленными. Плен означал смерть, это я понимал четко.

Да, тогда, в первые месяцы войны, отходы и окружения, прорывы из них, и опять окружения. Потери боевых друзей, неизвестность о судьбах родных и близких, оккупация родных мест. Повсюду огонь, дым и гарь, смерть и страдания. Расстрелы и виселицы, рвы и яры, заполненные тысячами убитых. Чувства отчаяния, безысходности и бессилия: ты, артиллерист, постоянно под огнем и не в состоянии остановить озверевшего врага, вынужден как зверь в западне искать выход из ловушки, в которую попал. Где те современные орудия, где та артиллерия – самые современные пушки‐гаубицы, которыми мы учились владеть в училище? В 41‐м мы их видели издалека.

Фортуна распорядилась так, что мне, по сути дела мальчишке, пришлось побывать в том самом окружении, в которое попала 50‐я армия Брянского фронта (командующий – генерал‐полковник (в то время он был генерал‐лейтенант – Прим. Авт.) Еременко), сдерживающая рвущуюся в бешенном рывке к Москве 2‐ю немецкую танковую армию Гудериана.

50‐я армия в трагических октябрьских боях 41‐го, отходя с рубежа западнее Брянска до Тулы и выходя из окружения, оставила 90 тысяч своих солдат и офицеров.

Я волею судеб оказался в числе 12 тысяч ее бойцов и командиров, сумевших пробиться к своим, вышедших из того страшного огненного кольца и продолжавших после этого воевать. И хотя я не прошел весь боевой путь этой армии и не дошел с нею до Кенигсберга, на мою долю выпали фронтовые будни и свои боевые трудности. Но больших невзгод, чем в те, первые дни войны, испытать не пришлось. И надо сказать, трудности психологические намного превосходили невзгоды физических перегрузок или даже страданий от полученных ранений.

Продолжение дневника

6 октября 1941 г.

В 9.00 утра К. возвратился с фронта. Он говорит, что штаб переехал. Остались военный совет и оперативный отдел. Особый отдел полностью отрезан. Он (К.) возвратился поэтому к нам. К. был там около 2 часов. Он говорит, что едет в штаб фронта. У него болит сердце. Я не советовал ему ехать. Затем я ему сказал: «Ну, поезжай, только вечером возвращайся обратно». Мы обменялись затем мнениями относительно сегодняшнего дня.

В 15.30 часов сообщили, что танки противника окружили штаб фронта, происходит стрельба. Затем нет никаких известий из штаба фронта (хотя масса указаний сверху были на уровне Генштаба ВС, НКВД СССР и самого Сталина – Прим. Авт.). Около 17 часов танки возвратились в город. Об этом сообщили нам во время обеда. Второй эшелон уехал на велосипедах в деревню Гололобовка.

Вечером разведка донесла, что в Брянске 6 танков и 5 или 6 автомашин с пехотой. Брошено 2 полка, чтобы изгнать противника из Брянска. Имеется противотанковое орудие. Пехота 154‐й дивизии еще не прибыла. Брянск горит, мосты через Десну не взорваны. Противник проявляет оживленную деятельность. Гвардейский дивизион уехал в расположение командира 290‐й пехотной дивизии. Паники нет, но состояние нервозное.