Война амазонок - [4]

– Он говорит, что коадъютор, хотя и ненавидит кардинала, имеет о нем такое же мнение.

– Ну! Да, это хитрец! Но также и плут, обманывающий всех. Он обманет принцев и весь парламент, если мы допустим это. К счастью, рынки не дремлют.

Носильщик пожал плечами.

– Да, рынки и Бофор также. И я надеюсь, что ты пойдешь вместе с нами.

– Надо будет.

– Право, Мансо, я удивляюсь тебе, будто ты ничего не чувствуешь! Разве не ты ударом плеча опрокинул карету, которая везла Брусселя в Бастилию?

– Ну да.

– С того дня Мазарини и Комминг стали твоими врагами: стало быть, ты фрондер.

– А! – отвечал синдик, показав ряд зубов, белых и крепких, способных раскусить кремень.

– Только осмелься утверждать противное.

– Я ничего не буду утверждать.

– Послушать тебя, так подумаешь, что ты за Мазарини, как Маргарита, которая…

– Мама, вы знаете, что я ни за кого, разве только за то, чтобы все было спокойно, чтобы ваши дела шли хорошо и чтобы вы не портили себе кровь, горячась за людей, которые насмехаются над вами за глаза.

– Никогда этому не поверю!

– Вспомните, что вам сказала герцогиня де Лонгвилль в тот день, когда я ходила поздравлять ее с именинами вместе с вами.

– Твоя прелестная и добрая крестная мать! Вот женщина, которой следовало бы быть королевой Франции и Навары!

– Она вам сказала, я помню, как будто это было вчера: «Моя добрая Мансо, делу, которому я служу, нужны все; но так как во всяком деле нужны жертвы, я была бы в отчаянии, если бы вы оказались в числе жертв. Оставайтесь спокойно дома, когда бьет барабан. Подумайте, что у вас есть честный муж и дочь, которые нежно любят вас и которых ничто не утешит в вашей потере».

При этих словах, сказанных простым и нежно-убедительным голосом, носильщик поднес к глазам руку, а госпожа Мансо вынуждена была вынуть носовой платок, чтобы отереть крупные слезы, вдруг омочившие ее лицо. Маргарита подошла к матери и нежно поцеловала ее. Вдруг какая-то женщина быстро вошла с улицы, заперла за собой дверь, бросилась к лампе и задула ее.

– Кто тут? – повелительно спросила госпожа Мансо, между тем как ее муж вставал, грозно подняв кулаки.

– Это ты, Ренэ? – спросила Маргарита, не разглядевшая женского платья вошедшей.

– Кто там? – в свою очередь, спросил хозяин грозным голосом.

– Это я, не бойтесь ничего, друзья мои.

– Кто вы?

– Герцогиня Лонгвилль.

– А! – воскликнули сразу три голоса с величайшим удивлением и участием.

– Мансо, посмотрите, не гонятся ли за мной, но будьте осторожны.

Жак отворил дверь, между тем как три женщины прошли во двор. Скрестив руки и глядя на проходящих, Жак спокойно прислонился к столбу. К лавке подошел человек и, не останавливаясь, быстро заглянул в открытую дверь.

– Разве у нас сегодня не зажигают огня?! – вскричал Мансо, возвращаясь в комнату.

Взяв кремень и огниво, он начал высекать огонь, нарочно бросая тысячу искр, и ему показалось, что тот же самый человек опять появился против двери, остановился на секунду и продолжил свой путь.

Мансо зажег лампу, спокойно сошел с двух ступеней, защищавших порог его дома от парижской грязи, и приставил ставень к стеклянной двери, что он делал каждый вечер; потом закрыл ставнями оба окна. Он не смел пойти к женщинам, но дочь позвала его. Жак поднялся на верхний этаж и очутился в темноте. Три женщины разговаривали у кроватки маленькой Марии.

– Любезный Мансо, вам надо проводить меня в отель Ван-дом, – сказала герцогиня.

– Хоть на край света.

– Не скрою от вас, что на меня могут напасть.

– У меня есть палка и довольно крепкие кулаки, – просто отвечал носильщик.

– Напасть на вас! Вас все так любят! – удивилась госпожа Мансо.

– Любезные друзья, Мазарини, изгнавший меня, был бы очень рад держать меня в тюрьме, как он когда-то держал там Бофора и как держит моих братьев, но сегодня вечером я, напротив, должна бояться моей партии.

– О, Боже!

– Вот печальные последствия междоусобной войны. Но я не хочу обвинять никого. Сегодня мне нужно видеть де Бофора, а завтра, я надеюсь, мне нечего будет опасаться.

– Герцог Бофор не способен на плохое! – вскричала госпожа Мансо.

– Он! О, конечно, я в этом уверена, – произнесла герцогиня Лонгвилль с легким вздохом.

– Такой достойный принц!

– К несчастью, есть одна дама… – сказал кроткий и в то же время твердый голос Маргариты.

– Пойдемте! – с живостью предложила герцогиня, которая, вероятно, не хотела продолжать разговор об этом щекотливом предмете.

– Хотите послушаться моего совета? – спросил носильщик.

– Очень он нужен! – колко возразила его жена, не имевшая большого доверия к идеям супруга.

– Напротив, друг мой, говорите, – любезно сказала герцогиня.

– Я знаю Париж, и, вероятно, улицы наполнены миллионами шпионов.

– Да, я узнала одного негодяя, прогнанного из моего дома, куда он успел забраться как лакей.

– Почему бы вам не надеть платье вашей крестницы?

– Герцогиня не унизится, – с негодованием заметила госпожа Мансо.

– Напротив, прекрасная мысль, друзья мои! – с живостью воскликнула герцогиня Лонгвилль. – Поскорее, милая Маргарита, поспешим.

Через десять минут герцогиня Лонгвилль, сестра принцев Кондэ и Конти, одна из знатнейших дам Франции, положила свою прелестную руку на сильную руку простолюдина и совершенно спокойно пошла по улицам Парижа, на которых тогда господствовало большое смятение.