Вот я - [11]
— Одно-единственное исключение все похоронит.
— Писался в постель. Такого типа.
Джулия взяла Джейкоба за руку и спросила:
— Знаешь, как я тебя люблю, что делишься вот таким?
— Я, кстати, не писался. Просто показываю границы.
— Нет границ. В этом смысл.
— Бывшие сексуальные партнеры? — спросил Джейкоб, понимая, что именно тут его самое уязвимое место и значит, то опасное поле, на которое должна завести такая откровенность. Неизменно, даже когда у него пропало желание прикасаться к Джулии или желать ее прикосновений, ему были мучительны мысли о том, что она прикасается к другому мужчине или кто-то прикасается к ней. Люди, что были с ней, удовольствие, что она давала и получала, звуки, которые она выдыхала со стоном. В других ситуациях Джейкоб не был уязвим, но мысленно поневоле, с одержимостью человека, вновь и вновь переживающего давнюю травму, воображал Джулию в интимной близости с другими. Говорила ли она им то же, что ему? Почему такой повтор кажется самым страшным предательством?
— Конечно, будет больно, — сказала она. — Но штука в том, что я хочу знать о тебе всё. Не хочу, чтобы ты хоть что-то утаил.
— Ну, я не утаю.
— И я не утаю.
Они раз-другой передали друг другу косяк, чувствуя себя такими смелыми, такими все-еще-молодыми.
— Что ты утаиваешь вот сейчас? — спросила Джулия, уже почти забывшись.
— Вот сейчас ничего.
— Но что-то утаил?
— Вот такой я.
Она рассмеялась. Ей нравилась сообразительность, а ход его мыслей странным образом успокаивал.
— И что последнее ты от меня утаил?
Джейкоб задумался. Под действием травки думать было труднее, но делиться мыслями легче.
— Ладно, — сказал он, — просто мелочь.
— Хочу все мелочи.
— Лады. Мы были в квартире на днях. В среду вроде? Я готовил для тебя завтрак. Помнишь? Омлет по-итальянски с козьим сыром.
— Ага, — сказала Джулия, пристраивая руку у него на бедре, — вкусно было.
— Я не стал тебя будить и потихоньку приготовил.
Джулия выдохнула струю дыма, который не менял формы дольше, чем это казалось возможным, и сказала:
— Я бы сейчас такого навернула.
— Я его зажарил, потому что мне хотелось о тебе позаботиться.
— Я это почувствовала. — Джулия сдвинула руку выше по его бедру, отчего член Джейкоба зашевелился.
— И я его по правде красиво выложил на тарелку. Даже чуток салата сбоку.
— Как в ресторане, — сказала она, забирая его член в ладонь.
— И после первой вилки ты…
— Да?
— Знаешь, вот потому-то люди и не рассказывают.
— Мы не какие-то "люди".
— Ладно. Ну вот, после первой вилки, вместо того чтобы поблагодарить или сказать, что вкусно, ты спросила, солил ли я его.
— И? — спросила она, двигая кулак вверх-вниз.
— И это был сраный облом.
— Что я спросила, солил ли ты?
— Ну, может, не облом. Но досада. Или разочарование. Но что бы я ни почувствовал, я это утаил.
— Но я просто задала рутинный вопрос.
— О, как хорошо.
— Хорошо, милый.
— Но сейчас-то ты, в контексте тех стараний, которые я для тебя приложил, понимаешь, что такой вопрос скорее содержал упрек, чем благодарность?
— А ты так уж старался приготовить мне завтрак?
— Это был особый завтрак.
— А так хорошо?
— Так — забавно.
— Значит, теперь если мне покажется, что еда недосолена, мне надо будет оставить это при себе?
— Или я должен оставить при себе свою обиду.
— Твое разочарование.
— Я уже могу кончить.
— Кончай.
— Но я не хочу уже кончать.
Она замедлила движение, остановилась, сжав пальцы.
— Что ты сейчас утаиваешь? — спросил Джейкоб. — И не говори, что ты слегка обижена, раздосадована и разочарована моей обидой, досадой и разочарованием, потому что этого ты не таишь.
Она рассмеялась.
— Так что?
— Я ничего не таю, — сказала Джулия.
— Копни.
Она со смехом покачала головой.
— Что?
— В машине ты пел "All Apologies" и пел каждый раз "Возопил мой стыд".
— И что?
— То, что там же не так.
— Разумеется, там так.
— "Воск топил мосты".
— Что?!
— Угу.
— Воск топил… Мосты?
— Ладонь на еврейской Библии.
— Ты мне говоришь, что моя абсолютно осмысленная фраза — осмысленная и сама по себе, и в контексте песни — на самом деле подсознательное выражение моего подавленного чего-то там и что Курт Кобейн нарочно написал слова "Воск топил мосты"?
— Именно так.
— Ну, в это я отказываюсь верить. Но в то же время я дико смущен.
— Не смущайся.
— Ага, это обычно помогает, если человек смущается.
Джулия рассмеялась.
— Это не считается, — сказал Джейкоб. — Это любительское утаивание. Давай что-нибудь хорошее.
— Хорошее?
— Ну, по-настоящему серьезное.
Она улыбнулась.
— Что? — спросил он.
— Ничего.
— Что?
— Ничего.
— Да нет, я слышу, явно что-то есть.
— Ладно, — сдалась она, — я кое-что утаиваю. Действительно серьезное.
— Отлично.
— Но не думаю, что я достаточно эволюционировала, чтобы этим поделиться.
— Динозавры так думали.
Она прижала к лицу подушку и скрестила ноги.
— Тут всего лишь я, — ободрил ее Джейкоб.
— Ладно. — И вздохнула. — Ладно. Что ж. Вот мы укурились и лежим голые, и я вдруг кое-чего захотела.
Он безотчетно сунул руку ей между ляжек и обнаружил, что она уже мокра.
— Ну, скажи, — попросил он.
— Не могу.
— Уверен, можешь.
Она рассмеялась.
— Закрой глаза, — сказал Джейкоб, — так легче.
Джулия закрыла глаза.
— Не-а, — сказала она. — Не легче. Может, ты тоже закроешь?
От издателя: "Полная иллюминация" — это роман, в котором иллюминация наступает не сразу. Для некоторых — никогда. Слишком легко пройти мимо и не нащупать во тьме выключателей. И еще прошу: приготовьтесь к литературной игре. Это серьезная книга, написанная несерьезным человеком, или наоборот. В общем, как скажет один из героев: "Юмор — это единственный правдивый способ рассказать печальный рассказ".
Благодаря Фоеру становятся очевидны отвратительные реалии современной индустрии животноводства и невероятное бездушие тех, кто греет на этом руки. Если Вы и после прочтения этой книги продолжите употреблять в пищу животных, то Вы либо бессердечны, либо безумны, что ужасно само по себе. Будучи школьником, а затем и студентом, Джонатан Сафран Фоер неоднократно колебался между всеядностью и вегетарианством. Но на пороге отцовства он наконец-то задумался всерьез о выборе правильной модели питания для своего будущего ребенка.
Каждый день, что мы провели на Земле, вел к настоящему моменту. Технический прогресс, промышленная революция, формирование потребительского общества – все это вызвало изменения климата, которые теперь угрожают нашей жизни. Через призму собственного опыта – и масштабного опыта всего человечества – Джонатан Сафран Фоер смотрит на современный мир и побуждает открыть глаза вместе с ним. «Погода – это мы» – пронзительный, громкий, автобиографичный роман. Он столь же о личности, сколь и о коллективной силе людей.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
ТРЯПИЧНАЯ КУКЛА Какое человеческое чувство сильнее всех? Конечно же любовь. Любовь вопреки, любовь несмотря ни на что, любовь ради торжества красоты жизни. Неужели Барбара наконец обретёт мир и большую любовь? Ответ - на страницах этого короткого романа Паскуале Ферро, где реальность смешивается с фантазией. МАЧЕДОНИЯ И ВАЛЕНТИНА. МУЖЕСТВО ЖЕНЩИН Женщины всегда были важной частью истории. Женщины-героини: политики, святые, воительницы... Но, может быть, наиболее важная борьба женщины - борьба за её право любить и жить по зову сердца.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.