Вроде бы я в этом "обществе" треть жизни прожил, а еще не мог привыкнуть к некоторым "условностям", которые здесь впитывали, похоже, с молоком матери. Вот тот же Михаил Федорович, на встречу мог бы и денщика послать, но поехал сам — потому как в данном случае поступить иначе было бы проявлением неуважения к пожилому, но офицеру в почти том же звании. То, что старика теперь развлекать будут те же денщики — неважно. Важно то, что старшему на разряд (или равному) по чину мелкие услуги оказываются лично. А будь "дед" адмиралом, или, наоборот, капитан-лейтенантом, то было бы неуважением самому ехать… Как "современники" с этим разбирались, было величайшей загадкой природы. Но в местном свете выполняли такие действия даже не задумываясь.
В письме, которым я хотел получить на самом деле даже не деньги, а нужные для официального признания моего статуса бумаги, для убедительности я описал несколько "мелких деталей" моей якобы биографии и парочку дополнительных "никому не известных" подробностей быта Волковых. Но, как оказалось, "судьба выросшего на чужбине" отрока для нынешнего времени показалась Николаю Владимировичу еще более печальной, нежели судьба Оливера Твиста, и он решил лично изобразить превращателя этой судьбы в "счастливое детство". Насчет Оливера Твиста это он мне сам сказал — так что надо будет эту книжку прочитать, узнать о чём речь.
— Мне вон Михаил Федорович сказал, что ты уж и дом отстроить успел, пригласишь в гости-то деда?
— С удовольствием. Только дом не обжит еще, мебели нет… кстати, заедем и купим хоть стулья — а то действительно, в доме и присесть не на что.
По дороге заехав в магазин, мы купили не только стулья. Дед видимо решил не очень спешить с отъездом, так что заодно была куплена и кровать, а так же пара комплектов постельного белья и теплое одеяло. А заодно уж и стол купили. Небольшой — но все же за столом чай пить (да и обедать) куда как удобнее.
По дороге в Ерзовку Николай Владимирович вдруг задал очень неожиданный вопрос:
— Послушай, внучек… ты мне скажи: а зачем ты из своей Австралии в Россию-то вернулся? Плохо там жилось? Друзей покидать не жалко было? Ты же там родился, а тут, небось, тебе все чужое, незнакомое.
— Жилось неплохо, но друзей особых у меня там и не было — как ни крути, чужие они мне. А что родился там — так каждый где-то родился. Важно не место рождения, а что в душе Родиной считаешь — а для меня это именно Россия. Так что я приехал, чтобы работать тут — Австралия ведь с Россией и рядом не стояла. Правда, время приезда я не выбирал, так получилось…
— Думаешь, в России заработаешь больше?
— Не спрашивай, что может сделать для тебя Родина, спрашивай, что ты можешь сделать для Родины. А могу сделать довольно много. В конце-то концов я не просто инженер, а Волков, потомственный дворянин Империи.
— Место-то уже присмотрел? В Петербурге-то, поди, выбор побольше будет…
— Место я себе сам обустрою. И заводы выстрою, и жилье приличное.
— А деньги-то у тебя есть?
— Сейчас нету. Но ничего, через год тысяч десять-двенадцать получу, и начну завод поднимать…
Колесо телеги наехало на наледь, нас здорово тряхнуло. Так что разговор завял: я сосредоточился на дороге, Николай Владимирович тоже замолчал. Но уже в Ерзовке, когда его денщик перетащил мебель в дом и занялся обустройством комнаты, которую я выделил для старика, он неожиданно произнес:
— Знаешь, внучек, не придется тебе год ждать. Именье брата моего, после того как отца твоего погибшим сочли, мы продали. Часть денег, конечно, уж потрачена, но вот двенадцать тысяч я тебе отдам. Как ты там про Родину сказал? Спрашивай, что ты для нее сделать можешь?
Двенадцать тысяч — это солидно…
То, что ко мне приехал "дед", оказалось более чем полезным: Мельников, окончательно убедившись в моем статусе, на заседании земельной комиссии правильные вопросы поднял — и нужные решения получил. Главным же решением стал перевод заинтересовавшего меня участка на этот раз всего лишь в земли "удобные" все же, но уже второй категории, цена на которую была установлена в четырнадцать рублей за десятину. Ну а то, что Николай Владимирович мне "наследство" передал, позволило тут же, всего за семь с половиной тысяч, участок и выкупить.
Вообще говоря, даже юридически никакого "наследства" уже не существовало — "срок давности" давно вышел. Но отставной капитан в этом вопросе проявил настойчивость и уже через день сумма оказалась на моем счету. Упорство старика Волкова объяснилось просто: сам он получал приличную пенсию, внук тоже не нищенствовал, командуя личной царской шлюпкой. А тратой семейных денег занимался исключительно родной сын Николая Владимировича — который мало того что не стал военным моряком, а ботаником, но и этим недостойным делом тоже не пожелал заниматься. Возомнив себя великим художником, он более чем успешно проматывал семейные капиталы в Венеции, где уже успел (вместе с англичанкой-женой) промотать отчее поместье. Да и деньги, вырученные за поместье кузена, тоже вылетали в ту же трубу. Отдав деньги мне, старый капитан таким образом надеялся" заставить" сына заняться хоть каким-нибудь делом.
