Вот тако-о-ой! - [57]

Мисс Юфимия Голлингсвуд – так звали преподавательницу – имела привычку во время лекции делать неожиданные ударения на каждом третьем или пятом слове. Дирк раздражался и томился во время ее лекций, ловя себя на том, что он, не вникая в смысл того, что слышит, напряженно ожидает следующего ударения. Он ерзал на своем месте, сжимал и разжимал руки, отвлекался, глядя, как передвигалась на ярко освещенном солнцем кусочке пола тень от ветки дуба, росшего за окном.

Ранней весной Дирк и Селина любили проводить часы за болтовней у камина, собственного их камина на ферме в Верхней Прерии. Его устроила Селина года два назад и любила зажигать его зимними вечерами, а частенько и весной, пока ночи были холодны. Когда Дирк был в городе, усталая от дневного труда, она частенько отдыхала здесь одна поздней ночью, когда все в доме давно уже спали. Старый Пом вытягивался у ее ног, наслаждаясь этим комфортом, который и не снился ему в дни его юности. Жители Верхней Прерии, возвращаясь с поздно затянувшегося собрания или проезжая до рассвета на базар, видели пляшущие на стене розовые отблески огня и качали головами.

– Отличная печка в доме, а понадобился еще огонь за решеткой! Всегда она что-нибудь выдумает особенное. А тоскливо ей, должно быть, одной-то у огня со своим псом.

Они и не знали, сколько гостей бывало у Селины в эти одинокие часы у камина.

Сколько старых друзей приходило, пока она сидела тут, и как она беседовала с ними! Был тут и Слоненок, испачканный землей карапуз, игравший в поле рядом со своей юной матерью, время от времени выпрямлявшейся, чтобы отереть пот и полюбоваться малышом.

И Симон Пик, спокойный, полный мягкой иронии, в блестящих ботинках и шляпе немного набекрень. Первус де Ионг. гигант в синей рубахе, с сильными и нежными руками, на тыльной стороне покрытыми золотым пушком. И блестящие образы кумиров ее детства и юности – знаменитых актеров и актрис, кланявшихся и улыбавшихся с подмостков. И, как резкий контраст с ними, – фигура терпеливой, неутомимой Марты Пуль, стоящей, спрятав руки под фартук, около «мастерской» Ральфа, в уголке, у двери и глядящей на учительницу и сына, занятых чтением. И Ральф – живой, смуглый, милый Ральф, талант которого не разглядел никто. Он чаще других был ее собеседником здесь, у камина.

Да, Селина де Ионг редко бывала одна в длинные зимние вечера, когда мягко падал за окном снег.

Как-то Дирк и она сидели у огня в один холодный вечер апреля. Была суббота. Последнее время Дирк не всегда приезжал на ферму на субботу и воскресенье. Евгений и Паула Арнольд вернулись домой на пасхальные каникулы. Юлия приглашала Дирка на веселые вечеринки молодежи в доме на Прери-авеню. Две субботы подряд он провел там. После роскоши дома Прери-авеню его собственная спаленка казалась такой голой и бедной.

Селина любила расспрашивать его во всех подробностях о пребывании у Юлии и наслаждалась этими рассказами не менее, пожалуй, чем он.

– Что же подавали за обедом? – спрашивала она с любопытством ребенка. – Юлия говорила, что у них новый дворецкий. Хороша сервировка, а? Интересно, что говорит об этом Ог Гемпель!

– Салат из фруктов! О, я попробую приготовить его тебе на будущей неделе, когда ты приедешь домой. Я попрошу у Юлии рецепт.

Но он не собирался приезжать на будущей неделе. Один из молодых людей, с которыми он познакомился у Арнольдов, пригласил его к себе. Они живут в северной части озера, и у них своя лодка…

– О, это очень мило! – восклицает Селина после едва заметной паузы, паузы, в которой чувствовалось смятение. – Я постараюсь не волноваться, как старая курица, при мысли, что ты – на воде. Ну, продолжай, Дирк. Что же после обеда?..

Он не был словоохотлив. Настоящий потомок голландцев. Но в последнее время он оживился. «Паула…» повторялось снова и снова в его рассказах. «Паула… Паула…» – он не сознавал этого, но ухо матери уловило что-то новое.

– Я не видела ее с тех пор, как она была школьницей, – заметила Селина. – Ей должно быть теперь… постой, – да, она на год старше тебя. Ей двадцатый год пошел. Была такая черненькая, тоненькая девчурка. Жаль, что она не унаследовала прелестные золотистые волосы Юлии и яркий цвет ее лица. Евгений – тот весь в мать, а лучше бы дочка была такой: девушке красота нужнее!

– Да она не хуже Евгения! – горячо вступился Дирк. – Она – смуглая и стройная, знаешь тип сладострастной (Селина подавила невольное движение) Клеопатры. Глаза у ней большущие и чуточку раскосые. Не косые, а так… в уголках немного скошены, отчего кажутся больше, чем у других людей.

– И мои глаза находили когда-то красивыми, – сказала Селина с невольной ревностью. Но сын не слышал ее.

– Другие девушки рядом с ней выглядят такими обыкновенными.

Он помолчал с минуту. Молчала и Селина, но то было иное молчание: не от переполненного радостью сердца – о нет!.. Дирк снова заговорил, продолжая прерванную нить своих рассуждений:

– А ее руки…

Селина постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно и естественно.

– Ее руки, Дирк?

Он помолчал минуту, сдвинув брови. Потом медленно:

– Не знаю, право. Они смуглые, и ужасно тонкие, и ужасно… цепкие. Я начинаю нервничать, когда смотрю на них. И если даже вся она спокойна и холодна, они такие горячие, когда до них дотронешься…