Вот мои селфи - [7]

Ближе к тридцати годам Серёга понял, что семье не хватает прибавления. Жена уже слегка опостылела, сынишка Ваня подрос, да и в целом как-то домашние лица примелькались и перестали вызывать позитивные эмоции.

Серёга долго размышлял, прислушивался к разговорам мужиков на работе. Наконец, холодным октябрьским вечером сел на лавочку с банкой крепкого Амстердама в руках, хлопнул себя по худой коленке и решил — надо делать второго.

Жена отнеслась к идее мужа с приемлемой долей равнодушия. Второго так второго, какая, в принципе, разница, всё равно жизнь пошла под откос ещё четыре года назад. На время супруги отменили головные боли, недосыпы, хроническую усталость и довольно быстро достигли желаемого результата.

Девять последующих месяцев внутри Сереги порхало чувство новизны и грядущего счастья. Он почти не ходил к проституткам и старался решать за жену надоедливые бытовые вопросы.

Каково же было удивление Сереги, когда жена родила… тройню. Трёх крепких розовощеких пацанов.

Смеялся не то что весь двор — весь район.

— Заделал, блядь, второго, — говорит мне Серёга, сидя рядом на той же самой лавочке, где принимал решение, — Дай, что ли, папиросу, братан. Работаю в две смены уже двадцать четвёртый день, глаза спичками подпираю…

Прошло три года. Старший пошёл в первый класс, тройня растет очень бойкими, активными и прожорливыми пацанами. Серёга осунулся, выцвел и заметно попритих. По выходным он любит посидеть со мной на лавочке и покурить, пока дети шатают трубу на детской площадке.

Я говорю Серёге, что он практически Лев Толстой. Только по Льву ползали многочисленные внуки, дёргая его за седую бороду, а по Серёге ползают сыновья. Внуки, глядишь, вообще затопчут.

— Если доживу, — хмуро реагирует на мои рассуждения сосед и широко зевает.

А мужики на работе прозвали Серёгу «Пих-пих». Лучше, пожалуй, и не придумаешь.

Арбуз

Добыл Лёха как-то себе арбуз. Ну, как добыл — купил рядом с метро, у старого кривого узбека.

Шагает себе довольный. Придёт сейчас в жилище, порадует любимую самку. Арбуз большой, звонкий — килограммов десять-двенадцать, не меньше. Возьмёт Лёха нож, хряпнет по корке добытого им арбуза. Хлынет сладкий, красноватый сок. Самка любимая похлопает, обнимет и поцелует, потому что любит. И его, и арбуз.

Вдруг на дороге встречаются ему два других самца. Оба в бескозырках и пьяные, потому что сегодня день морского флота и уже семь часов вечера. Пьяные самцы очень громко о чём-то говорят, но на Лёхину добычу не зарятся, поэтому он спокойно идёт мимо. Но как только Лёха равняется с ними, сидящий на лавке самец поворачивает голову и со всей дури плюёт на асфальт. А так как Лёха тихий, потому что постоянно сидит в фотошопе, то моряк в бескозырке его не особо-то и замечает. И плевок попадает Лёхе прямо на брюки.

С одной стороны, пьяного моряка можно понять — они там о чём-то громко говорят и Лёху не особо-то и заметили. Но, с другой стороны, стерпеть такое оскорбление нельзя. Мы живём в жестоком мире, тут прав тот, кто сильней. Так что Лёха останавливается около этих пьяных самцов в бескозырках и спрашивает:

— Эй, урод, ты зачем мне на брюки харкнул?

А моряк, немножко позарившись на добытый у старого кривого узбека арбуз, отвечает:

— Сгинь отсюда, пиздюк!

И тут Лёха понимает, что его за самца здесь не принимают. И своей любимой самке спокойно принести арбуз он уже не сможет, так как на него осел привкус унижения и покорности. Поэтому Лёха, недолго думая, замахивается большим звонким арбузом и со всей силы бьёт моряка об голову. Арбуз с треском разлетается и моряк падает спиной в клумбу. Второй самец разевает рот и не шевелится.

В ушах стоит звон, а по асфальту растекается сладкий, красноватый сок.

Эх! Не испачкает Лёха нож приторной холодной мякотью, не похлопает ему его самка.

Но поцеловать-поцелует, потому что любит. Подумал Лёха секунд пять и лёгкой трусцой побежал прочь, потому что он хоть и самец, но не взаправдашний.

Так как много сидит в фотошопе и добывает арбузы за деньги.

Бухгалтер

Олег Митрофанович Скойбеда очень любил абстрагироваться. Это пристрастие зародилось в нём на пятом курсе университета, когда из расписания окончательно пропали общие лекции в больших аудиториях.

После университета Олег Митрофанович устроился в тесный душный офис бухгалтером. Не работа, а мечта — начальство не донимает вопросами, сотрудники заглядывают раз в месяц за мизерной зарплатой. Жил себе Олег, горя не знал, но однажды понял, что его бесят люди на улицах.

Беспокойство преследовало Олега ровно сорок четыре дня, до первого сентябрьского циклона. Семеня с работы домой, Олег осознал, что огромный черный зонт великолепно скрывает его от внешнего мира. «Вот теперь заживу» — подумал Олег и стал носить зонтик постоянно.

Люди покрутили пальцем у виска (свихнулся, бывает), начальство махнуло рукой (дебет с кредитом сходится и ладно), жена вообще ничего не сказала, потому что была глухонемая.

Только Олег успокоился, как его настигла новая неприятность — окончательно испортилась семейная жизнь.

Ольга Всеволодовна Скойбеда устала от невнимательности и безразличия мужа. Наготовишь борща, сунешь под зонт, он пожуёт-пожуёт, кивнёт в знак благодарности — и в спальню, читать журнал The Economist. Ляжешь спать, прижмёшься бёдрами, а он отвернётся к стене и колется кончиками зонта.