Вот люди - [26]

— Здесь очень много рыбы, — говорит Вальтер, — раньше почти весь поселок жил рыбной ловлей, а теперь не стали ловить: американцы стреляют.

— Только до середины! — предупреждает рулевого Бенигно Милья.

Теперь ясно видно все, что происходит на противоположном берегу. Но долго рассматривать нельзя. С аэродрома поднимается самолет и разворачивается над заливом. Мы возвращаемся обратно и идем осматривать городок: в нашем распоряжении час с четвертью.

Кайманера — небольшой населенный пункт, но очень оживленный. На улицах шумно, весело. Людно в кафе. Вальтер Гарсиа объясняет:

— Год назад у нас было не так. Американцы часто устраивают провокации: то стрельбу поднимут, то облеты. Вся жизнь была настороженной, люди отсиживались дома. На это и рассчитывали американцы, держали нас в постоянном напряжении, изматывали. Так можно жить день, месяц, но годы нельзя. Это сказала Рита Днас. С тех пор мы стали жить по-другому. Люди работают, танцуют, веселятся. Они знают, что есть бдительная вахта. Вахта знает, что все надеются только на неё. Она не подведет.

— Эта вахта у нас повсюду, — замечает Хосё. — Вот, например.

Мы поравнялись с милицейским постом в подъезде одного из домов. Там дежурят две девушки: выпускница школы Иоланта и молоденькая работница таможни Эдит.

Как и всё население городка, они дежурят два раза в неделю по шесть часов. На дежурство приходят в военной форме, с оружием, но молодость берет своё. Они хотят модно одеваться, поэтому подгоняют форму по моде. Красиво уложенные волосы, тщательно отглаженные гимнастерки, брюки. Но они решительны. Они знают, как обращаться с оружием. Если понадобится, они будут стрелять, не щадя своей молодости.

У входа в отделение государственного банка Хосе познакомил нас со сторожем Фино. Он ещё совсем молод. Почему сторож?

Фино рассказывает. Он работал на том берегу. На американской ремонтной базе. Неожиданно посадили в тюрьму за коммунистическую пропаганду, хотя никакой пропаганды не вёл. Тюрьма большая. Кирпичные корпуса, кирпичная ограда, оплетенная колючей проволокой. Она под током. Его били. Бил американский лейтенант и его подручный, предатель. Били шесть дней, требуя признания, что он коммунист. Но он не коммунист. Он только теперь хочет стать коммунистом. Ему перебили ребра и сказали, что он свободен. Он не мог воспользоваться свободой, потому что не мог идти. Не мог даже подняться. Его выволокли и оттащили к берегу. Сказали, чтобы утонул он сам. Так он и хотел сделать, но спасли рыбаки. Одиннадцать месяцев лежал в местной больнице в гипсе. Теперь ничего, поправился.

Хотелось подробней расспросить Фино, но истекало время. Ждали звонка Риты Диас недолго. Она оказалась далеко от нас. Сказала, что ей и самой очень хочется поговорить с советскими людьми, но приехать никак не может. Спросила, где мы остановились. В Сантьяго? Очень хорошо. Ей тоже надо в Сантьяго, к одиннадцати вечера постарается быть.

Условились встретиться в Сантьяго, в гостинице «Версаль». Мы приехали туда, едва стемнело. Орландо показал нам комнату, где состоится встреча, и приказал идти отдыхать.

— Как только приедет, я вас позову, не беспокойтесь.

Волновала предстоящая встреча, и я хорошо подготовился к ней. Подготовился к разговору с Ритой Диас.

В половине первого ночи появился Орландо:

— Приехала, идите, через несколько минут и я приду.

Мы пошли вдвоем с Юрой. Риты Диас ещё не было. В уголке за маленьким столиком приютилась молодая женщина — должно быть, секретарша или сотрудница гостиницы.

Я ходил по комнате оттого, что волновался. Вскоре появился Орландо:

— Ну, познакомились? Рита Диас. — И он показал на женщину, сидевшую в уголке. Улыбаясь, она поднялась.

Невысокого роста, худенькая, стройная, очень женственная. Обаятельная, буквально чарующая улыбка. Протянула маленькую красивую руку. Совсем молодая, ну, никак не больше тридцати. Вид немного усталый. Какая-то особая усталость. Будто не от государственных дел, американских провокаций и решения сотен труднейших проблем, а просто так, от веселых спортивных соревнований, что ли, или от танцев.

Я настолько растерялся, что у меня вырвалось:

— Вы Рита Диас?

— Да. — И она рассмеялась совсем как школьница.

Я очень хорошо подготовился к разговору с Ритой Диас. Я не мог проронить ни одного слова. Не знал, что сказать.

Она заговорила сама. Извинялась за опоздание, объясняла, почему не смогла приехать раньше. И сразу стало просто и легко. Будто уже много раз мы беседовали и это лишь очередная встреча. Настолько всё казалось обычным, непринужденным, что я спросил, не хочет ли она есть.

— Нет, — улыбнулась Рита, — ночью я не ем.

— У меня есть шпроты. (Случайно я узнал, что во время её пребывания в Москве ей очень понравились шпроты. На Кубе их не производят.)

— Ой, шпроты? Давайте! — И опять что-то юное, наивное в глазах, в движениях.

Юра побежал за шпротами, а Рита Диас стала на трудном русском языке объяснять, каким величественным увидела она советский народ, какая могучая и хорошая наша Родина.

Она говорила об огромных задачах, стоящих перед молодой республикой, о неимоверных трудностях. И хотя не подчеркивала этой мысли, но получалось само собой разумеющимся, что трудности будут обязательно преодолены.