Восточный пакт - [148]

Анастасия слушала молча. Она уже отошла от вспышки злости, вызванной моим откровенным комментарием, и сейчас чувствовала по моим эмоциям, что целенаправленно оскорбить ее и тем более насмехаться я не собирался.

– …Даже мне, появившемуся из медвежьего угла, ясно, что в ближайшее время в регионе возможен конфликт национальных кланов и метрополии. И что-то мне подсказывает, что именно твой род выбран в качестве триггера. Вернее, не род, а богатые активы, которые должны послужить причиной конфликта влиятельных кланов здесь, на Юге России.

Княжна сохраняла молчание. Не соглашалась, но и не опровергала. Продолжала внимательно смотреть на меня, но ментальные щиты не ставила, так что ее комментарии вслух мне и не нужны были.

– Сейчас я слышу от тебя, что утром из разных источников ты узнаешь, что твои брат и сестра получили персональное покровительство самой (!) императрицы. Кроме того, с тобой невесть каким способом связывается Анна Николаевна и просит тебя до наступления твоего второго совершеннолетия самой запросить покровительство в императорской канцелярии. Насколько понимаю, она предлагала тебе всего на год, до семнадцати лет, передать род под управление петербургских чиновников. Более того! – снова перебил я пытавшуюся вставить слово Анастасию. – Ты принимала решения, даже не беря в расчет события недавнего времени, когда солидарность с тобой продемонстрировали Валера с Эльвирой, которые явно отпрыски высокородных семейств… что? – прервался я, почувствовав удивление Анастасии.

– Ты не знаешь, кто они?

– Откуда я должен об этом знать?

– Мог бы спросить.

– А зачем?

– Ну да, действительно… зачем.

– Ну так кто они?

– Тебе же не надо?

– Не надо – это когда не знаю, кого спрашивать.

– Валера – персидский принц, хан Нахичеванский, племянник правящего шаха. Эльвира – сибирская царевна и внучка генерал-губернатора Багдада.

– Воу, – не смог сдержаться я.

Причем удивился не от осознания положения в обществе моих товарищей по команде, а больше от несоответствия привычной картины мира: у меня дома история Ирана и Ирака развивались несколько иначе. Здесь же в Персии и шахская власть сохранилась, и страна осталась в зоне влияния России, как это и было в начале двадцатого века, когда порядки в регионе наводила Персидская казачья бригада. Государство же Ирак как колония Великобритании здесь не появилось вовсе, а территорию России (Конфедерации) – как логичное продолжение Большой Игры – омывал Индийский океан.

Но стоит подумать об этом позже – вернулся я в настоящее, переставая смотреть сквозь княжну и поймав взгляд ее ультрамариновых глаз:

– Вместо того чтобы запросить покровительство у императорской канцелярии, пользуясь явными признаками расположения, ты подаешь прошение об утверждении тебя как главы имперского рода до достижения тобой второго совершеннолетия. Если с дипломатического переводить на понятный мне, хаму невоспитанному, язык, то выглядит это как: «Идите вы в задницу, мне от вас ничего не нужно!»

– Тебе не понять, – дернула щекой Анастасия.

Глубоко вздохнув, я на миг прикрыл глаза. Хотелось как-то выругаться, как бывает, когда утыкаешься в непреодолимую стену чужого непонимания. Но сравнение пришло неожиданно.

– Ты сдачу Москвы Кутузовым тоже осуждаешь? – открыл я глаза.

– Нет, но это совсем другое…

– Да как так-то!? – уже не выдержал я. – Послушай, я не аристократ по рождению и вот этой твоей привязки к крови и почве не понимаю. Да, мне это чуждо, да, я этого не понимаю. Не понимаю, но могу принять как данность. Сейчас же ты путаешь кровь и честь с ненужной жертвенностью, граничащей с откровенным идиотизмом. Боец должен не умирать геройски, а буднично выполнять приказы, как говорил мне…

Вовремя опомнившись, я осекся – и не стал сообщать Анастасии, кто и при каких обстоятельствах говорил мне это в другом мире.

– Кто говорил?

– Неважно. Я сейчас в общем-то хотел сказать больше о том, что в споре паровоза и Анны Карениной выигрывает паровоз. Всегда. Без вариантов.

Княжна вспыхнула. Вдруг она подобралась и неожиданно – я по эху эмоций почувствовал – пришла к совершенно неправильному выводу. Но до того, как Анастасия произнесла слова, о которых бы потом пожалела, я, привлекая внимание, хлопнул ладонью по столу, заставив ее вздрогнуть.

– Нет, – произнес я в наступившей тишине.

– Что нет?

– Ты ошибаешься, я не трус.

«Но я боюсь», – добавил внутренний голос голосом Никулина из Бриллиантовой руки.

Из-за этого моего шуточного воспоминания княжна что-то почувствовала и явно засомневалась в моей правдивости. Я понял почему – при всей ее иезуитской расчетливости она все же остается шестнадцатилетней девушкой. И из-за юного возраста часто не видит полутонов, а обычную и естественную для зрелого возраста готовность к выигрышному компромиссу принимает за слабость. И надо было это как-то сейчас пресечь.

– Прошу тебя, – спокойно сказал я и для усиления эффекта пальцем на ухо свое показал: – Послушай меня и, умоляю, попробуй услышать. Мы сейчас с тобой в одной лодке, и у меня нет выбора, кроме как пытаться выгрести вместе с тобой. Но если ты при этом совершаешь откровенно идиотский…