Восточный фронт, 1944 - [62]

Красноармейцы снова пошли в атаку на группу Тешнера. Положение становилось явно безвыходным. В 12.00 Тешнер отдал приказ прекратить сопротивление. Печальная участь германских частей, которые уже было невозможно эвакуировать, начала сбываться...»

Донесение военнослужащего 1-й батареи 86-го дивизиона легких зениток:

«Несколько дней тому назад еще можно было сказать — под Севастополем. Теперь же остался только мыс Херсонес, мыс Тысячи Проклятий. Мы не знали, что пришел наш последний день, но мы все это чувствовали. Не переставая била вражеская артиллерия, ведя огонь по крошечному, еще остающемуся у нас пространству, без перерыва падали бомбы.

На прибрежных обрывах тысячами сидели солдаты частей, которых уже не существовало, ожидая эвакуации. В каждой скальной нише, за каждым камнем укрывался человек. Русские штурмовики с интервалом в полчаса обрушивали свой смертоносный груз на свои беззащитные жертвы. Потерявшие всякую надежду солдаты еще сдерживали врага, но грядущая ночь обещала быть последней. Кое-где у побережья находились плавсредства — два понтона, за ними платформа, катер. Они ждали сумерек, поскольку весь день почти без перерыва налетали русские штурмовики Ил-2 и большие бомбардировщики. Еще прошлой ночью они выходили на акваторию бухты, но ни одно судно не вошло с моря в бухту, чтобы принять на борт человеческий груз, так что им пришлось вернуться к берегу. Большей частью солдаты, которые сделали эту попытку, были зенитчиками. Их орудия были уничтожены, боеприпасы израсходованы, по плану они уже несколько дней тому назад должны были быть эвакуированы.

В течение дня 11 мая командир 1-й батареи, который совершенно случайно разыскал эти плавсредства, собрал своих разбредшихся солдат. Все подразделение три дня тому назад снялось с передовой и получило приказ на эвакуацию.

Когда стемнело, началась погрузка. На понтон были переброшены две сходни. По ним торопливыми шагами шли солдаты — большей частью зенитчики, но и много из других родов войск. Смертельно усталые, голодные, оборванные, но снова с надеждой во взгляде. По мере наполнения понтона на нем становилось все теснее и теснее. У одной сходни стоял капитан, у другой — его адъютант, оба с пистолетами в руках. Ни единая черта на лицах этих двух офицеров не выдавала их истинных чувств. Если еще возможно спасти какое-то число солдат, то им, офицерам, надо быть твердыми и безжалостными. Перегрузка парома чревата гибелью всех.

Затем понтон медленно подошел к официально объявленному месту погрузки и принял там еще несколько дюжин раненых. Когда они поднялись на борт, капитан быстро собрал рядом с причалом личное оружие погибших при последнем воздушном налете и раздал его тем солдатам, у кого оружия не было, со словами: «У солдата должно быть по крайней мере свое личное оружие». Собрав стопку разбросанных повсюду одеял, он бросил их солдатам на пароме, сказав: «Это вам тоже еще может понадобиться».

Последнее плавсредство отошло от мыса Херсонес. Оно никогда не вернулось обратно. В понтоне уже была течь, да и те три противолодочных катера-охотника, до которых мы хотели добраться, оставались единственными и последними кораблями. Понтон мог служить только переправочным средством, добраться на нем до Румынии в любом случае было невозможно. Весь его экипаж состоял из трех матросов, которые тоже поднялись с солдатами.

Неожиданно из темноты выдвинулся корпус куда более крупного судна, похоже, морского парома, который принял к себе наших раненых. Их товарищи заботливо помогли им подняться на это судно. Добрался ли он потом до Румынии, мы так и не узнали. Наш же понтон продолжил свой путь в ночь. Трое матросов — вся его команда — напряженно всматривались в темноту. Вдруг — короткие вспышки ратьера[61], и снова, и вот уже моряки ведут между собой двусторонний разговор. Из темноты вдоль борта выплывает силуэт морского охотника. «Поднимайтесь на борт!» И через некоторое время: «Стоп, хватит, идите к другому катеру». И снова темный силуэт, и снова торопливое карабканье через релинги[62]. И третий силуэт. Но вот уже все оставшиеся перебрались на него. Лишь тогда матросы покинули свое плавсредство, которое исчезло в ночи, медленно погружаясь в воду.

 Все три морских охотника были небольшими катерами с минимумом экипажа. Под палубой устроиться никому из спасшихся не удалось, настолько там было все забито механизмами. Мы все плотно сбились в одну толпу, стоя на узкой палубе. Надо отдать должное — у матросов охотника хватило юмора, чтобы подначивать нас тем, что они еле могли передвигаться по своему катеру. Однако в случае атаки с воздуха или с моря положение стало бы критическим, так как действовать катерным оружием экипаж бы не смог. Матросы поделились с нами своими скудными пайками, и тогда мы ощутили себя в безопасности на этих элегантных и быстрых корабликах. Но когда мы вспоминали оставшихся на берегу боевых товарищей, к радости спасения примешивалась горечь утрат.

Так мы шли ночь, день и снова ночь. Но вот наконец на горизонте стали различимы очертания берега, а потом и вход в гавань. Мы были в Констанце. Краткое «Спасибо, земляки!», и силуэты катеров снова скрываются в темноте неосвещенной гавани, а мы еще не можем поверить в свое спасение. Через двенадцать часов после отхода из Севастополя сражение на Херсонесе подошло к концу...»