Восточный фронт, 1944 - [23]

В широкой низине собрались отставшие. Даже с соседней возвышенности еще ничего невозможно разглядеть. Но Лысянка должна находиться от нас километрах в пяти. Наши совершенно точно удерживают этот поселок.

Обзор становится все хуже и хуже. Впереди снова слышна скупая перестрелка. К нам подходят все новые и новые группы отставших. Людской поток становится шире и длиннее.

Сразу за полосой кустарника мы попадаем в глубокий, по колено, пласт мягкого серого ила. Люди бредут по нему, качаясь и с трудом вытягивая ноги. Я прикидываю — здесь собралось несколько тысяч человек. Поверх голов пролетают снаряды вражеских танков, рвутся минометные мины. Справа доносится треск пулеметных очередей. Масса людей остановилась перед какой-то рекой. Ширина ее около 20 метров, но течение сильное, порой по ней проплывают льдины (Гнилой Тикич).

Все хотели перебраться на противоположную сторону, чтобы спастись от вражеского огня. Впереди стоявшие люди толпами прыгали в воду. Многие тут же тонули. На противоположном берегу сумевшие преодолеть эту водную преграду поднимались по крутому откосу. Картина ужасала. Течение тащило, крутя, туши мертвых лошадей. Несколько грузовиков, из которых пытались сделать импровизированный мост, ушли на глубину, из воды виднелись только задние борта. Никакого брода нет. В одном месте несколько солдат попытались преодолеть поток ползком по тонкому льду. Я вижу, как под двумя из них лед проламывается и они уходят под воду, а пролом тут же скрывают принесенные рекой льдины. Другие снимают одежду, пытаются вместе с оружием перебросить ее, по большей мере тщетно, на противоположный берег и бросаются в воду. Те, кому удается добраться до противоположного берега, двигаются дальше. Вражеский огонь усиливается. Теперь уже и слева слышатся выстрелы из винтовок. Раненые кричат во весь голос, умоляя взять их с собой. Но соорудить что-нибудь в такой сумятице совершенно немыслимо.

Я пытаюсь выбраться из этой людской массы. Совсем недалеко от меня разорвавшийся снаряд поднимает в воздух людей и обломки какого-то настила. Вражеские танки могут быть совсем близко. Но, находясь между тростником и кустарником, я их не вижу. Решаю пуститься через поток вплавь. Повесил автомат на шею, забросил полевую сумку на спину. На противоположном берегу предварительно высмотрел спускающийся в воду кустарник, за который можно зацепиться и выбраться, рассчитал снос, поднялся выше по течению и в полном обмундировании медленно вошел в ледяную воду. Сделав несколько сильных гребков, перебрался на другой берег. У меня за спиной раздавались сильные всплески. Несколько человек последовали моему примеру, но пошли на дно, поскольку не умели как следует плавать. Одного я все же успел ухватить за руку и помог ему выбраться на берег.

На другом берегу вражеский пулеметчик, засевший в узкой лесополосе, бьет по береговому откосу очередями. Многие из преодолевших водную преграду погибают уже здесь. С болью в сердце я вижу, что некоторые солдаты только ранены, но в одиночку помочь им я ничем не могу. Остается только убедить себя

Ветер бьет в спину, время от времени неся с собой снежные заряды. Какой-то обессилевший солдат провожает меня остекленевшим взглядом. Его поднятая левая рука медленно опускается. Многие из переплывших на этот берег побросали свои камуфляжные куртки, и они теперь замерзли бесформенными комками, как намокшая бумага на морозе. Да и моя собственная куртка задубела на ветру и морозе и трещит при каждом шаге. В сапогах хлюпает ледяная вода. Я начинаю замерзать. Только вперед и не останавливаться!

Шум боя становится все тише. Впереди наконец-то появляются деревенские хаты — это Лысянка. Еще несколько десятков метров вдоль излучины реки, затем преодолеваю пару болотистых мест. Двое солдат, бредущих впереди меня, поддерживают под руки своего более старого товарища, едва переставляющего ноги от переутомления. Перебраться через небольшую траншею мне помогает первый солдат группы прорыва. И вот мы в селе.

Многие радуются, но без особых восторгов. Порой слышны слова: «Мы все-таки сделали это», но говорящие их не могут не думать о своих товарищах, судьба которых неизвестна.

Дрожа от холода, я вхожу в помещение какого-то КП. О моем штабе у них нет никаких известий. Чтобы согреться, присаживаюсь на пол у большой печи.

Постепенно мы собираемся. До сборного пункта частей, вышедших из Черкасс, нам предстоит еще долгий и тяжелый марш сквозь ледяной ветер, стужу и метель. Длинные колонны уходят вдаль. Многие смогли пробиться сквозь огонь врага, воду и стужу. Но многих уже нет...»

Военнослужащий танковой дивизии СС «Викинг» (частично состояла из добровольцев стран Северной Европы (датчан, норвежцев, финнов), а также голландцев, бельгийцев и др. — Ред.) вспоминает:

«Зажатые на крошечном пространстве, мы ждали приказа на прорыв из котла.

16 февраляа На землю лег снег, превратив все пространство вокруг в бесконечный грязный саван... В полдень мы узнали, что сегодня ночью в 23.00 мы двинемся на прорыв.

Говорим вполголоса. Каждый погружен в свои собственные мысли... Все разговоры вертятся только вокруг прорыва. Удастся ли он? Паули, наш признанный остряк, пытается поднять настроение вымученной шуткой: «Ладно, пошли — пора писать завещание...»