Восточные сюжеты - [40]

Выспались, отдохнули, до начала смены еще минут двадцать, и каждый хочет использовать их в свое удовольствие: тут и морской воздух, дыши им, без лязга, грохота, металлических запахов с примесью гари, липкой глины.

Шли с Гая по эстакаде. С ним всегда спокойно. Что бы ни предложил. Казалось ведь сверхъестественным: бурить с наклоном в три с лишним километра… Пришли к Араму, в Арменикенд, а там вроде обручения, Арам с невестой их знакомит. «Из племени Колумба!» Мамиш не понял, Гая потом объяснил: «Ее дядю Христофором зовут, вот и шутит Арам». Потом Гая вроде бы идею свою проверял, схему чертил; похожа на амираслановскую, только попроще: «Вот линия моря (у Амираслана таких волнистых линий нет), а вот морского дна. Здесь мы, а здесь нефтяной пласт. Прямым бурением его не возьмешь, надо наклонно, сбоку, вот так», — и выводит кривую линию. «Утвердят?» — спрашивает Расим. Гая смотрит на него удивленно: что за наивный вопрос?.. Идут с Гая по эстакаде. «Сказать?» Белеет в синеве, как отточенное лезвие, тонкий полумесяц.

Гая чуток: у Мамиша большое горе.

— Это жизнь, Мамиш, случается, и умирают люди.

— А он не умер, Гая.

— Как не умер?! Ну да, он будет жить в твоей памяти, в памяти близких.

— Они постараются его забыть.

— Как это?

— Они сами во всем виноваты.

И умолк.

…сам выбросился!

— как сам?

— да, сам.

— почему?

вот и ответь!

«Что же ты? — напишет мать. — Как ты мог?»

— а сама? а ты сама?.. сбежали все! и ты, и Кязым!.. тоже мне герои!

Хасай вырастил ее, помогал, когда училась, всех Бахтияровых на ноги поставил. «Что плохого сделал тебе дядя? И чего ты хочешь? Чтобы Хасай оставил Рену и вернулся к Хуснийэ-ханум?»

скорее отрастет до земли хвост у верблюда…

но как забыть о Теймуре? Али?

И тариста вспомнил бы, да не знает про тариста Мамиш.

а хромой, что мимо окна моего проходит, стучит палкой!.. это же он! он!

Вдруг осенило Мамиша — это тот же самый человек, который утром повстречался Мамишу, с ненавистью глядя на него. Это его палка часто стучала по балконным доскам, когда он с «дарами» приходил к Хасаю и Хуснийэ, часто приходил. Думает, наверно, что пришло к Хасаю возмездие. Как же, придет!.. А мать напишет: «Что же ты сгубил своего родного дядю, старшего в нашем роду?!» Нет, она не напишет, не имеет права. К общежитию подкатил автобус за новой сменой. Месяц ярко серебрился, белея в синеве, как отточенное лезвие.

Вторая встреча со следователем состоялась позже, когда Мамиш вернулся из Морского.

— Мамед, — говорит Мамишу Саттар, — вдова Гюльбалы сказала мне…

— А чего вы не спросите, — перебил его Мамиш, — почему я пришел?

— Я же вас пригласил. Послал вам повестку.

— Никакой повестки я не получал, я еще домой не заходил… Так что она вам сказала?

— Сказала, что Гюльбала любил другую.

Мамиш смотрит хмуро. Все об Октае думает.

— вот вам загадка, а вы отгадайте.

— ?!

— Смогли бы хоть как-то прояснить?

— «то ли сын, то ли брат».

— Кто это может быть?

— «то ли отец, то ли дед».

— ?!

— Что вы от меня хотите услышать?

— Мне важно установить истину.

— В этом конкретном вопросе я вам не помощник.

— А в каком?

— помещу я в центр Хасая и выведу линии, а на остриях будут: «Алик», «Теймур», «красные тридцатки».

— «Дэли Идрис».

— ?!

— «Гюльбала».

— Ну вот, вы и сами знаете!

— Я о деле хотел узнать.

— В момент смерти рядом с покойным никого не было. Доказано и ваше алиби, и алиби всех членов семьи. Не было совершено насилия, нет прямых виновных, и поэтому следствие заканчивается.

— Все, значит?!

— нет фактов?.. есть самоубийство, а нет убийства?

— А вы думали иначе?

— разве не совершено преступление?

— Я хотел уяснить для себя.

— Следствию вы не очень помогли. В общих чертах причины и без вас были ясны: неустроенность жизни, неприятие жены, конфликт с отцом и так далее.

— Вы на меня возлагали надежды?

— Если откровенно, то да, возлагал.

— вы возбуждаете дело, состоится показательный суд, вход неограниченный, большие помещения у нас есть, трансляция по радио, телевидению, это ваш праздник, вы к нему давно готовились, я сижу на почетном месте, общественный и семейный, так сказать, обвинитель, прилетает мать… Хасай ее воспитал, был вроде отца родного, сидит, весь осунулся, как его жалко!.. я предан проклятию! «да выйдет тебе боком материнское молоко».

но нет, не может, не может она против сына!.. новые линии, новые факты, кое-кто из вчерашних свидетелей сидит сегодня рядом с Хасаем… позор на весь город!

— республику!

— на весь мир позор! имущество конфисковано, обширный инфаркт, семьи разорены, а дальше? дальше что?

— в газетах пишут! ваш пример!

— но вы сами знаете столько же, сколько знаю я!

— о Хасае?

— при чем тут Хасай?

— ?!

— надо же быть слепым, чтобы не видеть!

— Я сказал все, что знал.

Тупик. Саттар молчит. Саттар думает: «Неужели я ошибся в нем? Ах как жаль!.. Многого ты хочешь, Саттар!.. Но ведь такое время!.. Мамиш, Мамиш, ай Мамиш!..» Обыкновенный тупик: вперед, налево, снова вперед, направо, а там — глухая стена.

— но вы обо мне еще услышите! будет вам и убийство!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ — рассказ о том, как Мамиш пошел к Хасаю и Р одна в доме.

Идет, идет…

И Р — одна в доме.

Обо всех подумал Мамиш — о Хасае, о Р. И об Октае думал. А вдруг и он дома? Как же при Октае? Он ведь любит Мамиша, очень привязан к нему, об этом Мамиш подумал?