Восстание потребителей - [7]

Эти бунты были локальными. Но замолчать факт табачных, водочных и хлебных бунтов было нельзя. Нельзя было не писать о них и не говорить по телевизору, как в сталинское время не писали о восстаниях заключенных в ГУЛаге, как в хрущевское время не писали о восстании в Новочеркасске и как теперь не пишут про марши несогласных. Средства массовой информации, повторим, были свободны и дотировались государством. Информация, чтиво и зрелище представляли собою единственный в то время товар, переставший вдруг быть дефицитным. Чего уж люди точно не потерпели бы, так это чтобы снова появился дефицит зрелищ и чтива. Для всякого журналиста революционная риторика была прямым путем к популярности. И никто уже не боялся. Тем более, как сказал анекдотический персонаж Рабинович, если нет штанов в магазинах, стало быть, нет и патронов у правоохранителей.

Вопрос качества

В условиях, когда накормить народ было нечем, но разговаривать с народом было непременно нужно, в ведомстве зампреда Совета министров по социальным вопросам Александры Бирюковой возникла идея создать закон о качестве. Это была агония режима. Власть, пожалуй, понимала, что дни ее сочтены. Или, возможно, надеялась на скорую отдачу от гомеопатических своих реформ. Многие предприятия на общем собрании трудового коллектива выбирали тогда новых директоров. Возможно, в правительстве кто-нибудь и надеялся, что эти новые выборные директора сумеют запустить снова никуда не годное производство. Так или иначе, надо было тянуть время. Так или иначе, анекдот про советское устройство для жужжания в заднице представлялся зампреду Совмина менее катастрофическим сценарием, чем анекдот про Рабиновича на Лубянке.

И бог уж теперь ведает, кому именно пришла в голову идея написать закон о качестве, но логика властей была очевидной. Они не могли предложить народу надлежащего количества товаров и поэтому пытались отвлечь народ на размышления о качестве товаров, которых нет. Товаров не было, но склады были забиты неликвидами: едой, которую невозможно было есть, — вспомнить хотя бы «Завтрак туриста рыбокрупяной», — одеждой, которую невозможно было носить — настолько, что марки этой одежды становились весьма раскрученными антибрендами.

В популярной песенке того времени пелось:

Никто не знает, что ношу я,

А ношу я, а ношу я ботинки фирмы «Скороход»,

А ношу я, а ношу я пальто фабрики «Заря».

Эту песенку пели панки. Ее эпатажность была не только в том, что лирический герой намекал на употребление легких наркотиков (вот уж с чем никогда не было перебоев), но и в том, что ботинки «Скороход» и пальто «Заря» были все равно что власяница, рубище. Лирический герой, покупающий эти антибренды, выражал тем самым полное свое презрение к потребительским настроениям, охватившим всю страну.

Неликвидных товаров на самом деле скопилось на складах не так уж много. Если бы ботинки «Скороход» и пальто «Заря» можно было носить, если бы люди купили их, опустошив затоваренные склады, немедленно выяснилось бы, что пресловутых ботинок не хватает, чтобы удовлетворить и десятую часть спроса. Но про это пока никто не догадывался. Люди всерьез верили, что если решить проблему качества отечественных товаров, то самих товаров хватит на всех. Люди легко соглашались вступить в широкую общественную дискуссию про закон о качестве, тем более, дискуссии в то время очень многим всерьез заменяли еду, а потребности у советских людей были более чем скромные.

Я хорошо помню, как, будучи совсем еще молодым человеком, помогал в конце 80-х организовывать выставку художника Юрия Харикова. Выставка ни много ни мало проводилась в одном из помещений Русского музея в Ленинграде. Банкет после вернисажа устраивался в квартире известного тогда художественного критика на улице Герцена (теперь Большой Морской), напротив дома Набокова. Огромная, набитая антикварной мебелью (бог знает как пережившей блокаду) квартира заполнилась людьми, всерьез говорившими о судьбах отечественного искусства и всерьез эти судьбы вершившими. В качестве праздничного угощения для гостей на столе стояли водка, вареная картошка и вареная колбаса, нарезанная большими кусками и проваренная в кипятке, поскольку начала слегка зеленеть. Особенно меня поразило то, что, когда водка была выпита, а картошка с колбасой съедены, радушные хозяева вынесли гостям еще водки, еще картошки и еще колбасы. Тогда я всерьез поклялся себе, что буду усердно трудиться, чтобы когда-нибудь достигнуть такого благосостояния, чтобы и у меня всегда были водка, картошка и колбаса, хоть бы даже и на двадцать человек. А теперь я всерьез полагаю, что приблизительно в такой же обстановке приблизительно в это же время происходили и дискуссии про закон о качестве с участием виднейших экономистов. И удивительным образом широкие (и голодные) народные массы, а вслед за ними правительство, не могли не прислушаться к авторитетному мнению увенчанных академическими регалиями пожирателей зеленоватой колбасы. Это было время беспрецедентной влиятельности интеллектуального класса.

Надо полагать, задуманный в ведомстве Бирюковой и разработанный Госстандартом закон о качестве долженствовал ответить на нутряной народный запрос «жрать нечего». Надо полагать, именно нутряные народные представления о справедливости в шариковском духе «взять все и поделить» выразились в понятии «гарантированного государством потребительского минимума», каковое понятие появилось в госстандартовском проекте закона о качестве.