Восстание на Боспоре - [12]

– Убили моего деда, – прошептал он, – убили. Умирая, дед сказал, что ты приведешь сюда царя Скилура с войском… И отомстишь… Но я сам хочу отомстить за него!

Лицо пленника отразило жалость и участие. Одновременно он усиленно соображал, потом прохрипел:

– Отомсти, это достойно мужа… Только сейчас ты еще молод. Силенки у тебя маловато… Но не прощай врагу смерти деда!.. Ох!..

– А ты что, от самого Скилура? А какой он?

– От самого… Ох, тяжело мне, веревка руки режет, душа горит!.. Не могу я!.. Воды хочу… Помог бы тебе, да связан, а через час меня на кол посадят… Развяжи меня, помоги бежать отсюда к скифскому царю… Я ему о смерти твоего деда расскажу и попрошу войско послать на Боспор… Помоги мне убежать!

– Да?.. Помочь тебе убежать?.. – Мальчик встрепенулся, глаза его загорелись. – Да, я помогу тебе!.. Только скорее приводи сюда войско того царя!

Он поспешно стал на колени и начал крутить веревки, пытаясь развязать их. Но у него ничего не получалось. Фракийцы знали какие-то особенные узды, распутать которые было невозможно.

– Эх, нож бы… – пробормотал пленник, делая усилие освободиться.

– Нож? Так он у меня за пазухой! Вот он!

В полутьме сарая сверкнула полированная сталь.

– О, так это ты нашел потерянный фракийский нож?.. Они его ищут… Если не найдут – потребуют с крестьян заплатить за него. Любят, проклятые, народ грабить…. Однако спеши, режь веревки, если не хочешь, чтобы нас обоих на колья посадили.

Надежда освободиться вызвала лихорадку торопливости. Казалось, именно сейчас, когда свобода мелькнула перед глазами, кто-то помешает ее осуществить.

Но, к счастью, во дворе царила тишина, ее нарушало лишь позвякивание узд около коновязей, где лошади продолжали жевать траву, да перекличка кур, роющихся в навозе.

Одним нажимом ножа Савмак рассек веревки, и пленник с усилием, морщась от боли, поднялся на ноги. Его лицо казалось страшным и выражало крайнюю степень душевного напряжения.

– Дай мне нож, – отрывисто сказал он и протянул руку.

– Нет, – решительно отстранился Савмак, – этот нож я отдам тебе после того, как расправлюсь с убийцей деда! А ты – беги, не теряй времени. Ворота открыты, смотри – лошади под седлами. Отвяжи вон того буланого и скачи что есть духу!

– О-о! – протянул пленник. – Да ты, брат, будущий воин, и неплохой! Смел и голову имеешь на плечах… Иди и посмотри, пока я разминаюсь, нет ли кого за домом и в воротах. Если свободно, дай знать, а я уж не прозеваю. Буланый конек и впрямь хорош… А пить хочется.

Через минуту Савмак вернулся и жестом руки показал, что путь свободен. Скиф решительной походкой направился к коновязям. Он чувствовал себя крайне плохо и мечтал о глотке воды. Но каждый степной житель силен и решителен, когда кладет руку на холку ретивого коня. Не производя шума, он отвязал повод, подтянул седельную подпругу и мягко вскочил в седло.

– Прощай, парень! Мсти за деда! Фракийцы – враги наши! Но уходи отсюда, а то сейчас выйдет кто-нибудь из дома – и ты пропал!

Словно в подтверждение его слов, дверь дома скрипнула, и оттуда на миг показалась хозяйка с чрезмерно раскрасневшимся лицом. Она улыбалась хмельной улыбкой, выплеснула из глиняного горшка помои и исчезла за дверью.

Скиф смело тронул коня, выехал за ворота на улицу, еще раз махнул Савмаку рукой, пригнулся и, крикнув по-степному, отдал поводья. Грянули копыта, пыль взвилась позади, всадник степным орлом сорвался с места, ветер засвистал в ушах. Сладкие родные запахи привольных просторов ударили в нос, душа встрепенулась, как птица, вырвавшаяся из предательского силка. Страшный плен остался позади. Впереди его ждали родные и друзья, уют войлочной юрты и мирная беседа у очага.

Савмак с завистью смотрел вслед беглецу, думая, что ему самому никогда но удастся так же легко и ловко ездить на коне. И одновременно почувствовал едкую горечь утраты, будто этот лихой скиф появился в их серой жизни лишь для того, чтобы похитить их покой, а заодно унести и жизнь деда Баксага.

Он хотел было убежать со двора куда глаза глядят, но задержался. Во двор поспешно вбежали подручные комарха и, тревожно переговариваясь, стали стучаться в двери дома. Торопливо, наперебой доложили комарху о чем-то, показывая пальцами в сторону деревни.

И без того лиловый от выпитого вина, тучный и подслеповатый старшина совсем побагровел, выслушав донесения, и стал ругаться, размахивая руками. Из-под навеса выбежал Иксамат и с подобострастным видом преклонил колена перед хозяином, ожидая приказаний.

Старшина, заметив Савмака, поманил его рукой. Тот несмело подошел к крылечку, смотря на распаренный лик сельского владыки, залитый потом. Отрыгая и шевеля бородою, комарх обратился к Савмаку не то наставительно, не то с угрозой:

– Ты, Савмак, никому ничего не говори про смерть Баксага, если не хочешь попасть к фракийцам на копья или умереть у меня в сарае от дубовых палок. А сейчас беги по той дороге, что ведет на пасеку, и проверь все ямы и выбоины – не найдешь ли того проклятого ножа, что потеряли царские люди… Найдешь – получишь награду. Не найдешь – назад не возвращайся, жди меня на пасеке. Эй, Иксамат, иди в дом и вынеси ему пару лепешек. Скажи жене, что я приказал дать. Живо!