Восстание меньшинств - [10]

– Это встретило какое-либо сопротивление среди молдавского православного духовенства?

– Конечно! Наш знаменитый Ново-Нямецкий монастырь в Кицканах был создан монахами – беглецами из Нямецкого монастыря во главе с архимандритом Андроником и иеромонахом Феофаном, не пожелавшими терпеть бесчинства румынских властей по отношению к православию и его святыням. И это только один из множества известных случаев! И народ, и духовенство всеми силами сопротивлялись лингвистическим нововведениям, поэтому властям приходилось насиловать, насиловать и еще раз насиловать.

– Насколько безболезненно с лингвистической точки зрения проходил процесс латинизации?

– А разве может безболезненно проходить процесс искусственного помещения чего-либо в чужеродные рамки? В первую очередь, латинская графика не передает многих звуков. Звук «ы» в молдавском языке есть, а буквы такой нет. Мягкий знак есть, а буквы нет. То же самое касается букв «т», «ц». Поэтому и пришлось выдумывать различные диакритические знаки над буквами – всякие шляпки, птички, хвостики и так далее. Вообще румыны за 150 лет провели 70 (!) реформ своего языка. Восточная музыка плохо ложится на семинотную гамму, и Дмитрию Кантемиру приходилось сочинять для этой музыки специальное нотное письмо. То же самое получилось и с языком.

– Следовательно, перевод письменности в Молдавии на латинскую графику в 1990 году не имел ничего общего с национально-духовным подъемом, со стремлением вернуться к корням, возродить свою утраченную исконную письменность и культуру?

– Безусловно. О каком «возвращении к корням» вы говорите? Все события конца 1980-х – начала 1990-х в Молдавии имели под собой четкую политическую подоплеку. Цель как раз была прямо противоположной – ликвидировать в молдавском народе его национальную самоидентификацию. В конце 1980-х годов представители молдавской «интеллигенции» всеми силами внушали, что никакого самобытного молдавского языка и молдавской письменности не существует в природе, что «молдаване – суть румыны». Каждый, кто с этим пытался спорить, причислялся к «манкуртам», «русофонам» и «коммунистам». Покажите мне еще какой-нибудь народ мира, чья интеллигенция отказывает себе в праве на существование!

– То есть стремление молдаван, живущих в Приднестровье, к сохранению кириллической письменности никак не связано с «испорченностью» и «столетиями русификации»?

– Совершенно верно! Просто молдаване в Приднестровье не захотели насиловать свой родной язык. Подавляющее число приднестровских молдаван ни при каких обстоятельствах не согласятся считать свой собственный самобытный язык «испорченным румынским». Исключение составляют лишь пара-тройка отщепенцев типа «террориста-правозащитника» Урыту или правобережного цыгана Илашку, родившегося в селе Таксобены под Флорештами. Мне довелось присутствовать на первом съезде Союза молдаван Приднестровья в 1991 году. Этот съезд проходил еще до развала СССР. Я помню настроение этих людей, выступления, которые звучали на съезде. Все как один не хотели румынизации, насилия над молдавской графикой, хотели жить в единой семье братских народов. И это были не пустые слова. Здесь никто не боялся референдума 17 марта 1991 года о сохранении СССР. В Правобережной Молдавии, как мы помним, этот референдум был запрещен президентом Мирчей Снегуром. Следовательно, ему было чего бояться. И здесь, в Приднестровье, национальное самосознание молдаван сохраняется, их самобытность не уничтожается, в отличие от правого берега.

– В чем же причина агрессивности, с которой представители молдавской «интеллигенции» добивались отказа от собственного языка и традиционной графики?

– Люди просто профессионально отрабатывали вложенные деньги. Проблема ведь не в языке. Вся затея с переводом письменности, как и в 1862 году, как и в 1989-м, имеет отчетливую геополитическую направленность. Все это делалось с целью переориентировать Молдавию (как когда-то Румынию) с Востока на Запад, создать новый санитарный кордон вокруг России, окружить ее железным кольцом и раздробить на целый ряд мелких «княжеств». Язык – это матрица, с помощью которой в сознание нации закладывается «культурный код», передающийся через поколения.

– Как сегодня молдавская школа в Правобережной Молдавии изменяет сознание людей, тот самый «культурный код» нации?

– Простой пример: возьмем смешанную семью, где отец – молдаванин, мать – русская. Их сын идет в обычную кишиневскую школу. Возвращается он из нее убежденным, что его мать – «оккупантка», а отец – человек «с искаженным Сталиным сознанием», словом, что родители его – «ущербные люди». И эти выпускники школ лет через 20–30 будут определять судьбу Молдавии, ее политику.

– Но ведь перевод письменности на латиницу был поддержан основной массой молдаван, не так ли?

– В том-то и дело, что нет! Народ просто никто не стал спрашивать, как и во время референдума 17 марта! Когда в 1968 году 99 рабочих завода «Авто-Прага» обратились с письмом к Леониду Брежневу с просьбой ввести в Чехословакию советские войска, весь мир возмущался, как эти 99 человек могут решать судьбу целого народа. Но никого не смущает тот факт, что судьбу молдавского народа решили 66 литераторов, написавших «коллективку» в 1988 году. Никто не проводил никакого референдума среди молдаван. Не обязательно ведь было опрашивать всех. Но хотя бы все те, у кого в паспорте стояла запись «молдаванин», должны были дать свой вердикт переводу письменности. В 1989 году приднестровские забастовщики отнеслись к проблеме максимально деликатно. Они не ставили вопроса о графике. Они не говорили свое решительное «нет!» статусу молдавского языка. Они только требовали поставить на референдум утверждение одного или двух языков в качестве государственных. Это требование Кишиневом было проигнорировано. В результате в Приднестровье, вне зависимости от желания Кишинева, был проведен референдум, где народ высказался за три государственных языка: молдавский (на основе кириллической графики), русский и украинский.