Воспоминания великой княжны - [17]

Вдовствующая императрица Мария, вдова императора Александра III, также просила нас навещать ее, и мы любили ездить в Гатчинский дворец, ее излюбленную резиденцию, расположенную в сорока милях от Санкт-Петербурга. Гатчина была построена императором Павлом I. Этот замок по-прежнему хранил атмосферу пребывания этого слабоумного, молчаливого, но благородного монарха. В одной из башен его комната оставалась нетронутой; из Санкт-Петербурга сюда привезли походную кровать, которую застелили запятнанными кровью простынями, на которых он был распростерт после своей трагической смерти. Слуги говорили, что душа Павла I обитает в этой комнате, и рассказывали много других историй, которые заставляли трепетать от страха.

Дворец был окружен обширными владениями. Реки и озера были полны рыбы. Рядом с парком находились императорские псарни и конюшни, маленький отдельный мир. Здесь можно было найти собак всех пород: от грациозной борзой с шелковистой шерстью до великанов с бульдожьими головами медельянской породы, с которыми охотились на медведя. В конюшнях были лошади для охоты с гончими, которыми занималась небольшая армия конюхов, тренеров и профессиональных охотников. Но со смертью Александра III все это стало никому не нужным. Император Николай II не любил охоту.

Императрица Мария вела тихую и уединенную жизнь в Гатчине. В то время с ней жили ее младшие дети, великая княжна Ольга и великий князь Михаил. Императрица, которая была моей крестной матерью, всегда была очень добра к нам с братом, и, несмотря на разницу в возрасте, мы находили наших двоюродных брата и сестру очаровательными. Моя кузина Ольга, легкая и гибкая, была удивительно одаренной спортсменкой, обладала веселостью характера, детской обезоруживающей непосредственностью и щедрым сердцем. Она любила окружать себя простыми людьми; крестьяне приводили ее в особенный восторг, и она знала, как надо разговаривать с такими людьми и завоевывать их доверие.

День за днем проходила последняя зима, которую нам было суждено провести в нашем собственном доме, и вот она закончилась. Привезли упаковочные ящики, начали укладывать чемоданы, исчезли знакомые вещи. Комнаты с голыми стенами стали вдруг огромными, изменившимися, почти чужими.

Наконец настал день отъезда. Утром мы пошли на службу во дворцовую часовню, и после нее вся домашняя челядь собралась в одном из залов для приемов, чтобы попрощаться с нами. Старый дворецкий, который знал нас с самого рождения, выступил с небольшой речью, но его голос дрожал, и слезы не дали ему ее закончить. У нас с Дмитрием слезы тоже лились ручьями. Потом мы отправились в собор Петропавловской крепости, где находился наш фамильный склеп, и возложили цветы на могилу нашей матери. Затем, после целого дня тягостных прощаний и слез, сели в поезд, отправляющийся в Москву. Мы ехали не одни – со мной была мадемуазель Элен, а с Дмитрием – генерал Лайминг. В нашей жизни начался новый этап. Мое детство оставалось позади, в Санкт-Петербурге, в том огромном дворце на Неве, теперь опустевшем и безмолвном.

Глава 5 Москва

В начале 1902 года, когда мы с Дмитрием готовились покинуть Санкт-Петербург и стали частью семьи моего дяди, император Николай II решил, что целесообразно возродить обычай, который на протяжении около пятидесяти лет не соблюдался: он решил поехать в Москву на Страстную неделю, чтобы участвовать там в пасхальных празднествах.

Дмитрий и я прибыли в Москву за несколько дней до его приезда. Мы нашли своего дядю, тетю и всех остальных членов семьи в генерал-губернаторском дворце занятыми приготовлениями.

Монархи прибыли за несколько дней до Пасхи. После этого утром и вечером мы посещали богослужения в различных церквях Кремля. Богослужения на Страстной неделе, обычно долгие и утомительные, теперь, как мне казалось, приобрели особое очарование и стали мне интересны. Старые иконы, потемневшие от времени и освещенные многочисленными свечами, которые отражались в золотых украшениях, казались загадочно оживающими. Прекрасные хоралы, мелодичные и печальные, пронизывали густой от ладана воздух.

Древняя часть Кремля состояла из маленьких сводчатых палат, часовни и молелен всех размеров. Одну из них я особенно любила. Она была очень небольшой – едва ли десять человек могли здесь поместиться. Образа на алтарных ширмах были вышиты в XVII веке дочерьми царя Алексея Михайловича. Зрелище этой кропотливой работы вызывало в моем воображении картину, как царевны, изолированные на восточный манер от мира в своих покоях, склонились каждая над своей работой. Я видела их в высоких, украшенных драгоценными камнями головных уборах, в сияющей золотой парче, а пальцы, подбирающие по цвету шелковые нити, были унизаны кольцами.

После этой недели, проведенной в церквях, наступило Пасхальное воскресенье со всеми его праздничными ритуалами, официальными поздравлениями и приемами. Жители Москвы, которые редко видели своего царя, были полны энтузиазма. Все улицы, по которым проезжал император, переполнялись народом, и толпа окружала Кремль целый день в надежде хоть мельком увидеть его.