Воспоминания советского посла. Книга 2 - [25]

Да, все это не предвещало ничего хорошего. Тем не менее я не терял надежды: авось старые воспоминания согреют и оживят Сноудена? Может быть, он так или иначе сможет мне пригодиться в моей практической работе посла?..

Я застал Сноудена в гостиной. В камине ярко горел огонь. Хозяин сидел в кресле перед камином, погруженный в свои думы. Увидав меня, он с трудом поднялся и, опираясь на палку, протянул руку. Он похудел, черты лица его еще более обострились, и на них, точно маска, легла печать горечи и сарказма. Человек с таким лицом не мог никого и ничего любить, Зато он мог ненавидеть.

Мы присели у камина. Беседа явно не клеилась. Я пробовал растопить лед воспоминаниями о прошлом, но не имел успеха. Со Сноуденом было куда хуже, чем с Макдональдом. Я перешел на вопросы текущей политики, в частности на тортовые отношения между СССР и Англией. Это тоже не помогло. Видимо, перспективы англо-советской торговли Сноудена мало интересовали. Наоборот, вышел неприятный инцидент. Когда я коснулся препятствий, чинимых консерваторами развитию этой торговли, Сноуден вдруг, точно сорвавшись с цепи, бурно атаковал Коминтерн и его «пропаганду» и Англии. Мне пришлось перейти в контратаку, от чего общая атмосфера разговора не улучшилась.

Я понял, что попытки восстановить старое знакомство со Сноуденом потерпели крах. Дверь в прошлое была накрепко захлопнута, а настоящем между нами не было ничего общего.

Я поднялся со стула и стал прощаться. Хозяин меня не удерживал.

Больше Сноудена я не видел до самой его смерти в 1937 г.

Невиль Чемберлен

На следующий день я поехал с визитом к Невилю Чемберлену, который в то время занимал пост министра финансов и играл роль фактического лидера консервативной партии (номинальным лидером был заместитель премьера Стенли Болдуин). Свидание состоялось в 4 часа дня в здании парламента, где Чемберлен, подобно всем другим министрам, имел свой кабинет.

Отправляясь к Чемберлену, я долго думал о том, как мне пробить хотя бы маленькую щель в его чрезвычайно толстой антисоветской броне, Я знал, что Чемберлен — человек ограниченного мышления и очень упрямого характера, что основа его души — бизнес, что по натуре он сух и прямолинеен и что к Советскому Союзу он относится исключительно враждебно. Все это были обстоятельства, крайне затруднявшие мою задачу. Однако как-то найти язык с Чемберленом мне все-таки было нужно, ибо министр финансов должен был играть немалую роль в предстоявших переговорах о новом торговом соглашении. По зрелом размышлении я пришел к выводу, что в беседе с Чемберленом целесообразнее всего будет апеллировать к двум моментам: к торговой выгоде и… к его сыновним чувствам.

После рукопожатия и обычных приветствий я начал:

— У меня есть две причины для визита и разговора с вами, мистер Чемберлен. Первая причина носит…

Тут я сделал маленькую паузу. Впечатление получилось такое, будто бы я не могу сразу найти подходящего слова для выражения своей мысли. Чемберлен с недоумением взглянул на меня. Я продолжал:

— …Первая причина носит… Простите меня… несколько сентиментальный характер…

Чемберлен недоуменно вскинул брови. Сквозь маску ледяной корректности на лице его проступил отблеск какого-то человеческого чувства. Я отметил это как благоприятный симптом, и быстро перешел в наступление:

— В молодые годы, когда я жил в вашей стране в качестве политического эмигранта, я с большим интересом следил за деятельностью вашего отца. Его труд «Имперское единство и тарифная реформа» произвел тогда на меня сильное впечатление. Не потому, что я был согласен с вашим отцом, — нет! А потому, что я изучал в то время движущие силы развития Британской империи и считал план имперского единства, выдвинутый вашим отцом, важным этапом в эволюции британской империалистической мысли.

Чемберлен с удивлением посмотрел на меня. Явно, он не ожидал ничего подобного от «большевистского посла». Его узкое, длинное лицо слегка порозовело. В глазах вместо колючих льдинок появились что-то отдаленно напоминающее теплые огоньки. Это доставило мне естественное удовлетворение, которое усиливалось от сознания, что и своих заявлениях я ни на йоту не отступал от истины. Действительно, и эмигрантские годы я очень серьезно изучал проблемы британского империализма, в частности знаменитую схему Чемберлена отца.

— К сожалению, — продолжал я, — я не имел никогда случая видеть автора «Имперского единства». Тем больше оснований у меня теперь, когда я снова попал в Англию уже в ином качестве, познакомиться с сыном Джозефа Чемберлена, который пытается осуществить на практике имперскую схему, выдвинутую 30 лет назад его отцом.

С лица Чемберлена исчезло выражение той сухой напряженности, которое сковывало его в начале беседы. Черные, блестящие, гладко зачесанные волосы с яркой седой прядью над одним виском как-то оригинально оттеняли карие глаза и острый, тонкий нос министра финансов. Голосом, в котором слышались чуть элегические потки, Чемберлен сказал:

— Да, в те годы, когда вы жили здесь в изгнании, мой отец был уже болен и вскоре затем умер… Мы сейчас пробуем реализовать великое завещание моего отца. Это очень нелегкое дело. Должен прямо сказать, что я еще не знаю, чем кончится наш эксперимент. Вот, если бы имперское единство начали строить 30 лет назад, когда выступил мой отец, — шансы на успех были бы гораздо больше, чем в настоящее время.