Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы) - [14]

Напротив, лагерь лейбористской оппозиции продолжал сохранять ту дружественность к советским людям, которая возникла в первые годы после Октября и которая особенно укрепилась в дни наших переговоров с правительством Макдональда. Лейбористская оппозиция политически отстаивала, как и раньше, позиция, нашедшие свое выражение в договорах от 8 августа 1924 г., и в этих позиций атаковала при всяком удобном случае политику правительства Болдуина. В случае необходимости полпредство обращалось к помощи лейбористской фракции парламента, и та всегда принимала это во внимание. Результатом являлись запросы лейбористских депутатов правительству, либо серьезные дебаты в палате общин по стоящим на очереди дня проблемам.

Персональные контакты лейбористов с членами советского полпредства были часты, тесны и разнообразны. Лейбористские парламентарии и тред-юнионисты любили ходить в полпредство, они составляли обычно главную массу гостей на наших больших приемах по случаю Октябрьской годовщины, 1 Мая и т. п. В те дни лондонский дипломатический корпус в основном состоял из людей старой дипломатической школы, которые искали общения с лордами и воротилами Сити и избегали встреч с представителями рабочих организаций. Поэтому лейбористов в посольства буржуазных держав, как правило, не приглашали. Советское полпредство было единственным, где они являлись желанными гостями. Лейбористы это очень ценили, и я хорошо помню, как один из тред-юнионистских лидеров — Свелс, о котором подробнее речь пойдет ниже, — как-то с особым чувством мне сказал:

— Американский или французский посол меня к себе не приглашает, а советский приглашает, — сразу чувствуешь разницу: там правительство капиталистов, а здесь правительство рабочих. Мы этого никогда не забываем!

Слова Свелса были не просто громкой фразой. В те годы не только широкие массы английских рабочих, но и их лидеры, даже расходясь с нами по многим вопросам, симпатизировали Советской России. «Там правят рабочие, говорили они, — пусть иногда они делают с нашей точки зрения глупости, но все-таки они рабочие, наши братья». В последующие годы и десятилетия острота этого чувства значительно ослабела, но тогда память о 1920 г., когда британский пролетариат грозил британскому правительству всеобщей стачкой в случае его открытого выступления против Советской России, была еще слишком свежа, и слова Свелса только отражали настроения широких, рабочих масс.

Бывали у нас частые встречи с лейбористами и более личного характера. Работники посольства приглашали их маленькими группами в рестораны на завтраки или обеды, а наши английские друзья в ответ приглашали нас на завтраки и обеды в ресторан парламента, где под саркастическими взглядами консерваторов они как бы демонстративно подчеркивали свою близость с советскими людьми. Реже мы бывали на квартирах у англичан и, по совести, избегали таких оказий, ибо не имели возможности ответить им тем же. Жили мы все тогда по-студенчески, в комнатах, снимаемых у английских хозяек, и пригласить к себе в гости наших английских друзей было трудно.

В конечном итоге создавалось впечатление — и оно соответствовало действительности, что советское полпредство имеет связи и ведет всю свою «дипломатию» с лейбористами и тред-юнионистами. Консервативные остряки называли наше полпредство «посольством при оппозиции его величества», а лондонская печать не раз указывала на ненормальность подобного положения. Однако ответственность за такую ненормальность несла целиком партия Болдуина и Джикса.

В конце лета 1925 г. мы с женой устроились по-домашнему на Бичвуд-авеню, 13.

Зима 1925/26 г., проведенная нами в этом коттедже, осталась у меня в памяти как дружески-веселый хоровод с лидерами тред-юнионов. Они часто приходили к нам посидеть, поговорить. Моя жена сумела придать нашему коттеджу уютный вид, сама она была живой и радушной хозяйкой, на столах стояли вкусные блюда и привлекательные напитки, настроение у всех было хорошее. Незадолго перед тем основанный Англо-русский комитет профсоюзного единства, в котором участвовали ВЦСПС и Генеральный совет тред-юнионов, переживал свою весну, и ближайшие перспективы казались многообещающими. Правда, в англо-советских отношениях по правительственной линии температура была ниже нуля, тем более хотелось хоть до известной степени компенсировать эту официальную холодность теплотой по линии общественной.

Встречи обычно начинались за столом. Так принято в Англии. Наши гости любили поесть и выпить, а хлебосольная хозяйка их к этому поощряла по-русски. Им очень нравилась русская водка и астраханская икра. После ужина, за кофе, — опять-таки по-английски — начинались разговоры на более серьезные темы — о делах Англо-русского комитета, о последних политических новостях, о мерах борьбы за улучшение отношений между СССР и Англией. Иногда пели песни — англичане свои, мы свои (ко мне на такие вечера часто приходил Богомолов и некоторые другие сотрудники полпредства). Иногда играли в различные игры или рассказывали анекдоты и веселые истории. При этом особенно доставалось шотландцам за их скупость. Так, мало-помалу, в течение нескольких месяцев, мы привыкали друг к другу, и лидеры тред-юнионистов начинали понимать, что советские люди просто люди, обыкновенные люди, искренне стремящиеся к тому, чтобы всеми возможными способами улучшить человеческую жизнь на земле. И мы с удовлетворением отмечали такие симптомы. Сейчас все это может показаться детской наивностью, но 45 лет назад положение было совсем иное. Антисоветская пропаганда на Западе тогда до такой степени затуманила мозги европейцев, что от ее влияния не были вполне свободны даже наиболее дружественные нам лейбористы и тред-юнионисты.