Воспоминания русского дипломата - [88]

Все это было красиво, интересно, но главную прелесть для меня представляли многочисленные прогулки, особенно на азиатском берегу, где более неприкосновенно сохранился мирный Восток, дремлющий, важный, набожный, со своими садами, фонтанами, кладбищами и огородами, на которых турки ставили кресты, чтобы пугать мусульманских ворон…

II

Более далекими экскурсиями, требовавшими ночевок, были Принцевы острова, ставшие впоследствии столь знакомыми многим русским беженцам. Это был другой Восток – греческий, со своими монастырями, духовным богословским училищем на Халках и греческими хорами, которые отчасти напоминали итальянские, но сохранили однако свой местный колорит.

О эти черные очи

Они убивают меня…

Лунные теплые ночи, пропитанные запахом явок, лавана и мяты с пением хоров, или одинокой песнью лодочника, оставляющего светлую фосфоресцирующую борозду от всплеска волн, крики ночных сторожей, передающих один другому во все концы весть о том, что в таком-то квартале города начался пожар, – наконец эти грандиозные пожары, от которых выгорали иногда целые кварталы загроможденных один на другой деревянных домов, ночные призывы муэдзинов с высоких минаретов, и столько других образов, звуков и запахов, смешиваясь вместе, встают в памяти, воскрешая обаяние восточной ночи…

А дневное очарование!.. Эти огромные мечети с грандиозными дворами и фонтанами, с этими страстными молитвенными призывами муэдзинов, которые прерываются молчанием ритмически повергающихся ниц правоверных. Живописные тюрбэ – остатки старых кладбищ, с усыпальницами султанов, их жен и именитых турок. И наконец Св. София – храм, которому нет подобного в мире, и который для чуткого сердца сохраняет свой великий христианский облик, несмотря на многовековую кабалу Исламу, которой он подчинен. Что осталось в нем, кроме этой дивной архитектурной гармонии, благодаря которой из каждого самого отдаленного угла его можно видеть центр его купола… В этой собранности, в этом стройном единстве заложена великая идея, только отчасти сродная единобожию Ислама, ибо в Исламе идея единства поглощает и как бы упраздняет понятие множества, а в христианстве единство восполняет и предполагает множество. А купол, венчающий Св. Софию, прекрасен не только внутри храма, он прекрасен и тогда, когда вы видите его, возвращаясь с островов и его очертания действительно напоминают небесный свод, и весь он, в лучах заходящего солнца, пронизывающим его окна, кажется светящимся и осиянным каким-то ореолом. Я уже не говорю о тех священных воспоминаниях, которые пробуждаются для нас русских в этом храме, благолепие коего побудило наших предков выбрать для России крещение в православную веру: мы как бы вновь переживаем с ними этот выбор, предопределивший судьбу России более тысячи лет тому назад. Здесь заложен секрет притягательной силы, которую оказывал Константинополь на ряд поколений русских людей, в течение всей нашей истории заставляя их проливать свою кровь ради освобождения креста от ига полумесяца. И пусть не говорят о русском империализме. Не погоня за внешним владычеством и выгодами, не царственное положение Константинополя двигало русский народ к утверждению России на проливах. Это могло входить в расчеты нашел политики, но сам народ подымался ради водворения креста на святом куполе Софии, ради освобождения братьев-христиан и утверждения православного царства на месте ига неверных.

Пусть это все романтизм, пусть это навеки угасшая мечта изжитого периода нашей истории, но пусть не иссякнет тот религиозный двигатель, который определял содержание народного идеала: утверждение Креста – как лозунг народной и государственной жизни…

Я не отвлекся от своих воспоминаний, я передаю то, чем жили многие люди моего поколения, чем горела и моя душа, когда я только что начинал самостоятельную жизнь. Эта мечта не покидала меня и в зрелые годы. Ей отдал я свои лучшие силы. Она вновь ярко вспыхнула во время последней войны, когда вековые соперники наши на Востоке англичане и французы топили свои суда и посылали на смерть своих солдат в Дарданеллы, согласившись помочь осуществлению нашей вековой мечты. Это был только эпизод мировой войны, но эпизод прекрасный, воскресивший традицию крестовых походов и самый невыгодный для идеологии Германии, которой удалось отстоять твердыню ислама против утверждения Креста.

Но я вернусь к 1897 году, и к греко-турецкой войне, которая была в самом разгаре, когда я приехал в Константинополь. Первое отражение событий я испытал уже идя на пароходе из Одессы, ибо на нем плыл отряд русского Красного Креста, командированный в Турцию, и шла партия лошадей, закупленных подрядчиком – турецким греком (!) для нужд турецкой армии.

Неожиданно для многих турки одерживали решительные победы над греками. Последние не обнаруживали особенно военной доблести, о чем свидетельствовали слабость сопротивления и многочисленные раны в спину, которые отмечались в военных госпиталях, куда поступали греки. Рядом с этим нельзя было отказать грекам в искреннем патриотизме. Помню, как один знакомый грек-лодочник на Босфоре, узнав об одном поражении, испытал такое волнение, что через сутки умер, буквально от горя. Но этот легко возбудимый южный народ не был способен на долгое напряжение и выдержку…