Воспоминания русского дипломата - [86]

В марте месяце в Константинопольском посольстве произошло служебное движение и открылась должность причисленного к посольству секретаря консульства в Ускюбе. – Фактически, назначенный на эту должность не ехал в Ускюб, но оставался в Константинополе и причислялся к посольству.

Я получал 3000 рублей в год (40 000 франков по нынешнему – 1929 года – курсу){88}; казенную квартиру, и, по установившемуся обычаю, ежедневно обедал у Посла. – По тогдашним ценам, это было прекрасное жалование, вполне обеспечивавшее существование, особенно в Константинополе. Все это я получил, благодаря стараниям добрейшего Дмитрия Алексеевича Капниста, хотя он не состоял уже на службе. – я поехал тотчас в Москву, где провел с семьей Страстную и Пасху перед отъездом в Константинополь.

Старый Восток (Отрывки воспоминаний)

I

Когда я кончил университет, как большинство молодых людей, не получивших специального технического образования, я не знал хорошенько, какую карьеру выбрать. По понятиям и традициям моей семьи мне не представлялась возможность иной службы, кроме государственной или выборной. Старый друг моих родителей граф Дмитрий Алексеевич Капнист, занимавший крупный пост в Министерстве иностранных дел, уговорил меня избрать дипломатическую карьеру и поступить в так называемый Азиатский департамент, во главе коего он стоял. В то время в этом учреждении были сосредоточены все интересы России на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Впоследствии, по мере роста дел, Азиатский департамент был упразднен и вместо него были учреждены три отдела, для каждого из этих Востоков. Мне пришлось быть много лет спустя начальником отдела Ближнего Востока.

В Петербурге я пробыл всего несколько месяцев и был назначен состоящим при нашем посольстве в Константинополе весною 1897 года.

До тех пор я никогда не был за границей, и знал только Москву и Петербург. Константинополь имел для меня особую притягательную силу. С ним связан был в истории нашей внешней политики и наших войн, на протяжении столетий, особый романтический ореол: мечта о водружении православного креста на куполе Св. Софии, и завладение проливами, которое завершило бы мировое значение Русской империи. Религиозная идея сочеталась с идеей политической. Экономические и торговые интересы России также ставили перед Россией задачу завладения проливами, чтобы получить в наши руки свободный выход из Черного моря. С такими мыслями, кружившими молодую голову, я ехал в Константинополь. Это было в расцвет весны, в апреле месяце. Проезжая через Киев, который я также впервые увидел, я любовался величественной картиной широкого разлива Днепра у подножия древнего холмистого города, сверкавшего старым золотом многочисленных куполов киевских церквей. Зрелище было в своем роде единственное по красоте и тем историческим воспоминаниям, которые будил Киев, эта колыбель и мать русских городов.

Воспоминание о Киеве не было вытеснено у меня даже той волшебной панорамой, которая развернулась перед нами, когда пароход, на котором я плыл из Одессы, вошел в живописный извилистый Босфор. То, что я здесь увидал, казалось какой-то иллюстрацией восточной сказки.

И впоследствии, когда в течение многих лет мне не раз приходилось проделывать то же путешествие, меня всякий раз охватывала красота Босфора и входа в Константинополь, это чередование дворцов, киосков, старых домов с минаретами и поэтичными кладбищами, обрамленными кипарисами. Чудные запахи неслись из садов по обе стороны пролива, разделяющего Европу и Азию. Тысячи маленьких и больших лодок и фелюг разрезывали водное пространство, и воздух оглашался свистом сирен с пароходов. Каждый поворот открывал все новые и новые перспективы, пока наконец, не показывался вдали сказочный Стамбул, со старым Серамм и силуэтом Св. Софии, от которого не могло не биться русское сердце. Вдали виднелись Золотой Рог, Принцевы острова и Мраморное море. И над всем этим в яркую солнечную погоду висела какая-то голубая дымка, довершавшая таинственную и сказанную притягательность царственного города.

Мне пришлось тотчас по приезде окунуться в атмосферу усиленной работы в посольстве. На меня, как самого младшего, ложилась обязанность беспрерывно шифровать и расшифровывать телеграммы; иногда вся ночь проходила в работе. Но все это было ново и полно захватывающего интереса. Кончив работу, молодые секретари еще не расходились и вели горячие разговоры о развертывающихся событиях и возможных их последствиях. В парке посольства заливались соловьи, и южная пряная весна с опьяняющими запахами цветов казалась какой-то сказанной рамкой для грез и мечтаний, в которых смешивались и Стамбул с его минаретами и дворцами, и только что покинутая мною и близкая православная Россия с золотом своих куполов и с ореолом грозной мощи, которая еще сильнее чувствовалась здесь на Востоке, чем у себя дома.

Как прекрасна была весна на Босфоре! Никогда не забуду бала в парке английского посольства в Терапии на берегу Босфора, по случаю юбилея королевы Виктории. Воздух был пропитан мерцанием eucioli, которые то вспыхивали, то потухали, летая вокруг нас. На судах против Посольского дворца пускались ракеты, отражавшиеся в водах Босфора. Бесчисленные каики бороздили около берега, и теплая южная весна, как вино ударяла в голову. Я видел потом на своем веку много красивых и великолепных праздников, но ничего не могло вытеснить во мне воспоминания об этой ночи на Босфоре.