Воспоминания русского дипломата - [82]

Но всем праздникам наступает конец, и поживши со своими и Самариными, которые подъехали, я отправился в Петербург, поступать на службу. С этого времени начинается новый самостоятельный период моей жизни. Я поселился в Петербурге на Мойке, в двух шагах от Министерства иностранных дел, вместе с моим товарищем Митей Истоминым, который поступил на службу в Палестинское общество. Мы нанимали две комнаты – общую спальню и столовую, в rez-dechaussée[147] за 40 рублей в месяц. Жалования для поступающих не полагалось, родители посылали мне деньги. Я старался жить поэкономнее и тратил 125 рублей в месяц. Когда я приехал, лобанова уже не было в живых. Он умер в царском поезде, сопровождая Государя в Вену. Министерством временно управлял товарищ министра Шишкин. Благодаря тяжелому характеру Дмитрий Алексеевич Капнист был в натянутых отношениях как с ним, так и с советником министерства гр[афом] Ламздорфом, который играл большую роль. Благодаря этому, он мало показывался. Все выжидали, кто будет преемником лобанова. У каждого были свои кандидаты – посол в Константинополе Нелидов, посол в вене граф Петр Алексеевич Капнист и другие. Впрочем, на нас начинающих это мало отражалось.

Меня определили в отделение Ближнего Востока, которым управлял тогда А. А. Нератов, но ближайшим моим начальником был столоначальник VIII класса Щекин. Мы должны были старательным каллиграфическим почерком переписывать телеграммы от разных дипломатических представителей, после их расшифрования, на особой бумаге, для посылки на доклад Государю. Нас учили особым правилам: надо было по возможности избегать переноса слов с одной стороны на другую, и отнюдь не дозволялось переносить титулов, например «Императорского Величества», причем все эти титулы должны были писаться крупным шрифтом, в отличие от остального текста. Поэтому надо было выработать эластический почерк, который мог незаметно растягиваться и так же незаметно сжиматься. Нельзя было подчищать слов. Были и другие правила, которые требовалось усвоить. Дела, по настоящему было очень мало, но приходилось являться к 11 час[ам], утра и оставаться до 5–6 часов вечера. Помню, мне было дано как-то поручение: пойти в Генеральный штаб, захватить с собой для важности портфель и будто невзначай зайти к полковнику Жилинскому с каким-то маловажным вопросом. Жилинский был женат на сестре моего бо-фрера Осоргина, я его знал с детства; поэтому, придя к нему, я просто рассказал ему про комедию, которую мне поручили разыграть мой молодой начальник, придумавший ее тоже вероятно по молодости лет, для пущей важности.

Меня довольно тяготило сидение в канцелярии до 5 часов вечера, ничего не делая. Я был довольно одинок, ибо большинство молодых людей, поступивших со мною, были из Царскосельского лицея, все между собою близкие товарищи с детских лет, а разговор старых чиновников казался мне невероятно чуждым, полным каких-то чиновничьих интересов. При департаменте была комната, которую называли «Чадо». За плату в 5 рублей в месяц можно было иметь там чай и холодное мясо к завтраку. Это было нечто вроде клуба, где всегда сидели чиновники. Я спешно выпивал там стакан чая, стараясь выбрать время, когда там почти никого не было. Я слишком мало подготовлен был к новой среде, в которую вступил и мне трудно было принудить себя к сближению с кем-либо, хотя впоследствии, при других условиях мне пришлось ближе познакомиться и сойтись со многими, которые оказались очень милыми молодыми людьми. С самого вступления на службу, я смотрел на департамент, лишь как на неизбежный этап перед назначением в Константинополь.

В декабре мне пришлось держать дипломатический экзамен. Я его боялся и готовился. Особенно страшил меня французский язык, хотя всю жизнь у нас были французские гувернантки. Я представлял себе, что дипломаты говорят на особо утонченном французском языке и что очень стыдно осрамиться. На самом деле, французский экзамен свелся к тому, что за некоторое время меня послали в архив, где дали какую-то небольшую депешу на французском языке. Надо было изложить письменно ее содержание, а потом на экзамене устно доложить ее. Я для верности переписал всю депешу, принес ее на дом, там мне составили резюме, которое я переписал. Вот и все. – Экзаменаторами были директора департаментов, старички в вицмундирах и звездах. Мы также должны были явиться в вицмундирах. Единственными серьезными предметами были международное право и история трактатов, по которым экзаменовал известный профессор Ф. Ф. Мартенс. Но все экзаменаторы были очень благодушны, и кроме Мартенса и бар[она] Остен-Сакена который ведал Консульским департаментом, остальные сами вероятно затруднились бы ответить на сколько-нибудь сложные вопросы.

Департамент отнимал время и не возбуждал никакого интереса. Но Петербург сам по себе был для меня интересен и во многом приятен.

Самыми близкими мне людьми были мои тетя Эмилия и дядя Капнисты. Они всегда нам были близки. У них жили мои старшие сестры, когда выезжали в свет, а мы жили в Калуге. Оба они всячески баловали их. Когда мы переехали в Москву, мы младшие были очень дружны с Алешей, который был на два года старше меня, а Марина была в дружбе с Дмитрием, который был немного моложе ее. Одно время у него и у нее были гувернантками две сестры-швейцарки. Они совместно гуляли и постоянно виделись. Я не раз, осенью и весной, когда моя семья уезжала в деревню, переселялся на Волхонку, в огромный дом попечителя округа.