Воспоминания русского дипломата - [226]

При помощи общих знакомых нам удалось записаться в украинский санитарный поезд, который должен был провезти в Киев инвалидов. Моя жена ехала под своим настоящим именем, но с украинским паспортом, я же – с видом конторщика Терентьева.

Самой опасной минутой был просмотр документов в Москве на вокзале. У меня не было разрешения ни от одного из большевицких учреждений, и я был записан на поезд в последнюю минуту. Это самое обстоятельство оказалось для меня выгодным, и я проскочил при осмотре вполне благополучно. Мы ехали в вагоне 3-го класса, с полным комфортом{203}. В продолжение всего пути нас поили и кормили, у каждого из нас была койка и сенник, так что мы ехали за счет Украины. В Киев мы прибыли на седьмой день, потому что поезд был задержан в Орше на двое суток.

Глава V. Украина

Орша была в руках немцев. Со вздохом облегчения мы покинули почву Совдепии, но смешанное чувство избавления и в то же время унижения мы испытали, увидев первую германскую каску. Как только подошел поезд, у вагонов стали сновать германские солдаты, продававшие под полою вино, папиросы, шоколад. Скоро мы наслышались рассказов о том, как быстро германские солдаты и офицеры применились к российским нравам взяточничества и спекуляции. При переезде через границу в повозках была установлена правильная такса. И, начиная от границы, по всему району военной оккупации немцы пользовались случаем наживаться, где и как могли. Они вносили в это дело привычные им приемы методичности и аккуратности.

Мы приехали в Киев, должно быть, числа 19 июля по старому стилю. Город был переполнен, но нас приютила у себя наш старый друг Александра Владимировна Коссяковская. Она имела большую квартиру (Виноградная, [дом] 20а, кв[артира] 17); на этой квартире на началах коммуны жило несколько человек: Игорь Платонович Демидов, приехавший вначале в Киев в качестве представителя Алексеевской организации, а потом ставший редактором кадетской газеты «Русский Голос». Там же имел комнату П. Н. Милюков. Незадолго до нашего приезда он принужден был временно покинуть Киев, о чем я дальше расскажу. В его комнате мы и остановились. Кроме названных лиц, на той же квартире жила приятельница Дины Коссяковской, Катруся Мейендорф и жена Вас[илия] Андр[еевича] Степанова, Магдалина Владимировна.

Когда мы въехали на Украину, у нас глаза разбежались от непривычного зрелища – белого хлеба, который в обилии продавался на каждой станции. Все мы, беженцы, покупали вдвое больше, чем могли съесть, это лакомое кушанье. На первый обед по приезде Александра Владимировна угостила нас чудным малороссийским борщом, потом варениками с вишнями. Нам казалось, что никогда в жизни мы не ели ничего такого вкусного.

Киев поразил нас резким контрастом с только что покинутой Москвой.

В Москве все общественные отношения были перевернуты вверх дном. Буржуазия, интеллигенция стали париями. Киев был реставрацией недавнего прошлого, но которое, казалось, давно и безвозвратно сдано в архив. Я пошел в Купеческий сад{204}, который славится своим видом на Днепр. Был будничный день, но гремела музыка, по аллеям гуляли разодетые праздничные толпы беспечных и веселых буржуев. Я невольно сравнил картину с Пречистенским бульваром[251] в Москве, по которому я проходил всего неделю назад, и где с такой же беспечностью гуляли щеголеватые товарищи, густо припомаженные, со своими дамами. И там и здесь ликующее большинство не думало о завтрашнем дне и спешило сорвать цветы удовольствия и наживы, где и как могло.

Аристократический квартал липки{205} был еще более жутким привидением минувшего. Там собирались Петербург и Москва, – почти все друг друга знали. На каждом шагу встречались знакомые типичные лица бюрократов, банкиров, помещиков с их семьями. Чувствовалось в буквальном смысле слова, что на их улице праздник. Отовсюду доносились рассказы о какой-то вакханалии в области спекуляции и наживы. Все, кто имел вход в правительственные учреждения, промышляли всевозможными разрешениями на вывоз и на продажу и на перепродажу всякого товара. Помещики торопились возместить себе за то, что претерпели, и взыскивали, когда могли, втрое с крестьян за награбленное. Правые и аристократия заискивали перед немцами. Находились и такие, которые открыто ругали их, и в то же время забегали к немцам с заднего крыльца, чтобы выхлопотать себе то или другое.

Все это благополучно держалось на немецких штыках, и каждый день на липках передавали друг другу последнюю новость, которая либо подтверждала надежду на прочность положения немцев, либо, наоборот, указывала на их намерение не засиживаться на Украине. – Все эти русские круги, должен сказать, были гораздо противнее, чем немцы, которые, против ожидания, держали себя отнюдь не вызывающим образом. Простые рядовые были в большинстве случаев ландштурмисты{206}, жители Южной Германии, сорокалетние добродушные немецкие мужики, переряженные в военных. В них, однако, была сильна их национальная дисциплина. Офицеры и высшее начальство также держали себя скромно во внешнем обращении, хотя при этом брали взятки, где могли, особенно в провинции. Положение их было нелегкое. На громадной территории Украины полмиллиона войска было распылено и не в состоянии было совладеть с постоянно появлявшимися шайками партизан и покушениями, которые систематически организовывались на союзнические средства.