Воспоминания - [79]

голове; в памяти всплыли случайно оброненные слова, обрывки фраз и разговоров. Наконец я подняла голову и посмотрела на своего гостя, которого взволновало мое молчание.

— Вам известны какие нибудь подробности? — спросила я.

Мой пересохший язык еле ворочался во рту.

— Пока нет, ваше императорское высочество. Труп Распутина еще не обнаружили. Сообщили, что великого князя и князя Юсупова арестовали по приказу императрицы. Известно, что вчера император все еще находился в главном штабе. Он принял генерала Рузского.

Ко мне постепенно возвращалось самообладание.

— В Пскове знают об этом?

— Да. Поэтому я осмелился потревожить вас так рано. Мне не хотелось, чтобы вы узнали случайно… Можете не сомневаться, смелый поступок вашего брата вызывает всеобщее восхищение. Уничтожение Распутина — величайшее благо для России, — сбивчиво добавил Шаховской и, заметив мою растерянность, оставил меня одну.

В голове роились мысли, набегая друг на друга, все они были о Дмитрии, который предстал передо мной в новом свете. Я гордилась им. Но в глубине души было обидно, что он не счел нужным хотя бы намекнуть мне о своих планах. Впервые в жизни я думала о брате как о постороннем человеке, и это чувство непривычного отстранения меня испугало.

Моим первым порывом было немедленно поехать к нему. Но правильно ли это? Тело Распутина еще не нашли; расследование, вероятно, идет полным ходом. Я ничего не знала о положении Дмитрия — степень его участия в заговоре, его ответственность с точки зрения закона. Мой поспешный отъезд из Пскова, неожиданное появление в Петрограде могут его скомпрометировать и навредить ему.

Но оставаться в неведении было выше моих сил. Судя по всему, подробности убийства не будут напечатаны в газете; остаются только слухи. Посылать телеграмму было небезопасно, писать письмо — тоже. Да и сможет ли он мне ответить — теперь, когда его лишили свободы? Терзаемая сомнениями, я ходила из угла в угол. Мне казалось — и я не ошиблась в своих предположениях, — что с этого момента все изменится и наша жизнь уже никогда не будет прежней. Произошедшее не вписывалось в привычные рамки, а время нельзя повернуть вспять. Днем я отправилась в столовую, изо всех сил стараясь выглядеть как обычно, но как только я вошла, мне сразу стало понятно, что все уже знают. В обращенных на меня взглядах сквозило затаенное возбуждение и плохо скрываемое восхищение; они как будто думали, что я тоже принимала участие в нападении. Но никто ничего не сказал.

В тот день я несколько раз посылала санитаров к генералу Рузскому, но ответ был один: он еще не вернулся из Могилева. На следующий день ближе к вечеру мне сообщили, что он приехал. Набросив пальто, я побежала к забору, разделявшему территорию госпиталя и главный штаб. Часовые на воротах узнали меня и пропустили. Я оказалась в старом саду, выходящем на реку Великую. Липовая аллея вела к неприглядной деревянной избушке; там жил Рузский. Из низких незанавешенных окон лился желтый свет от электрической лампы, освещая могучие ветки деревьев. Было очень тихо. Внизу виднелись гладкая, скованная льдом поверхность реки и далекие поля. В снегу, как в тусклом зеркале, отражалась луна.

Я задержалась в этом мирном саду на короткое напряженное мгновение; потом подошла к дому и позвонила. Дверь открыл уральский казак, и адъютант генерала проводил меня в кабинет.

Рузский сидел за большим столом, заваленным бумагами. Он поднялся мне навстречу: невысокий худощавый пожилой человек с сутулыми плечами, запавшими щеками и густыми седыми волосами, подстриженными на немецкий манер «бобриком». Глубоко посаженные глаза блестели за очками в золотой оправе.

Он несомненно был одним из самых талантливых генералов, но в последнее время его подозревали в политических интригах, и он впал в немилость. Войдя в комнату, я заметила, что он очень нервничает. Он усадил меня в кресло и вернулся к столу.

— Не стану скрывать от вас, ваше императорское высочество, что, по моему мнению, недавние события в Петрограде будут иметь неожиданные и тяжелые последствия, — сказал он, глядя на меня своими живыми молодыми глазами. — Я только что вернулся из Петрограда. Я ездил туда, чтобы узнать настроение столицы. Сожалею, но ситуацию нельзя назвать благоприятной…

Я молчала. Он некоторое время тоже сидел молча, словно собираясь с мыслями, потом заговорил о военном и политическим положении в целом.

Генералов основных родов войск, рассказывал он, собрали на военный совет в штабе. Он, Рузский, выступил с докладом о настроениях в войсках, которые находятся под его командованием, о слабой дисциплине и падении боевого духа. Пропаганда добралась до самых низов и сделала свое коварное дело. Были даже случаи вызывающего, неповиновения, некоторые солдаты отказывались выходить из окопов и идти в атаку. Суровые меры, наказания стали неприемлемыми и даже небезопасными. Необходимо было выработать новую стратегию, организовать психологическую контратаку.

Император, продолжал Рузский, остался крайне недоволен этим докладом. Приближенные явно сообщали ему другие сведения, и он предпочитал верить им.