Воспоминания - [56]

Я ощутила это в полной мере в первые месяцы войны, когда все мы были воодушевлены единым порывом, — движимы сходными чувствами в служении общепонятной идее.

Солдаты переносили страдания крайне терпеливо и смиренно, к персоналу госпиталя они относились неизменно тактично и внимательно. Они ценили, что мы для них делали, и умели это показать. Что же до офицеров, тут дело обстояло гораздо сложнее. Той простоты в отношениях, которая существовала между сестрами и солдатами, здесь не было, особенно в отношении меня, когда они знали, кто я такая. Ни к кому из нас офицеры не выказывали той безграничной, почти мистической доверительности, какую мы встречали у солдат. Вполне естественно, что офицеры были более требовательными, им очень трудно было угодить, но они стойко переносили боль, которая порой была нестерпимой.

Солдаты, поступавшие в наш госпиталь в Инстербурге, все были кавалеристы, крепкие, красивые молодые парни. Я все время проводила в палатах, работая с энтузиазмом и забывая об усталости. Я чувствовала себя счастливой, что занята нужным, полезным делом, и порой была полна раскаяния, что испытываю такую радость среди боли и страданий. К тому же раненые, с проницательностью, присущей простому народу, казалось, интуитивно чувствовали мой душевный подъем, им нравилось мое бодрое настроение.

— А вам известно, что пациенты называют вас «веселой сестрой»? — спрашивали меня другие сестры, с которыми с самого начала у меня установились самые дружеские отношения. Когда я совершала обход палат, то знала, что больные ждут моего смеха, обдумывают ответы на мои шутки; у меня всегда было некое мистическое чувство, что, глядя в мои глаза, они с радостью ощутят мое с ними духовное единение. То были замечательные дни.

Особенно памятен мне тот день, когда в госпитале неожиданно появился генерал Ренненкампф в сопровождении Дмитрия и штабных офицеров. Это случилось во время ужина. Бакенбарды у командующего были расчесаны, талия туго перетянута поясом. Весь персонал в спешке поднялся из за стола по причине внезапного визита.

Генерал явно нервничал. Взяв маленькую коробочку из рук одного из офицеров, он повернулся к Дмитрию и с кратким поздравлением наградил моего брата Георгиевским крестом, приколов его ему на грудь больничной булавкой. Этот орден брат получил за Каушинское сражение. Генерал счел, что мне будет приятно присутствовать при награждении, и он был прав. Я была счастлива и несказанно горда.

Только тогда я узнала, что мой брат помимо участия в кавалерийской атаке, когда была захвачена целая батарея, спас жизнь раненому младшему офицеру. Он соскочил с коня, вынес раненого с поля боя, а потом снова присоединился к своему эскадрону.

Нашему пребыванию в Инстербурге суждено было вскоре закончиться. Немцы постепенно стали вытеснять нас со столь быстро захваченных позиций. Через город снова начали проходить войска и обозы снабжения, но на этот раз в обратном направлении. Внезапно поступил приказ погрузить всех наших тяжелораненых на санитарные обозы и готовиться к отступлению. Теперь над городом каждый день летали аэропланы, по отдельности и в строю, сбрасывали бомбы, пытаясь главным образом разрушить железнодорожную станцию. Гул и грохот артиллерийской стрельбы становился все ближе.

В тот день, когда мы получили приказ о немедленной эвакуации, Елены в госпитале не было. Она с мужем уехала в тыл армии по делам. Весь этот день мы перевозили раненых на станцию. Их приходилось везти очень медленно на неудобных безрессорных повозках, сестры шли рядом с ними по твердым булыжникам. Я проделала несколько таких поездок. Станция была почти полностью разрушена, носилки ставили прямо на мостовую. Аэропланы продолжали летать над городом, со всех сторон слышались взрывы бомб. Я вздрагивала, каждую минуту ожидая появления аэроплана над станцией и опасаясь за наших раненых в случае бомбежки. Между прочим, именно за работу в тот день я была награждена медалью Святого Георгия.

К вечеру, закончив погрузку раненых в санитарные поезда, мы начали упаковывать оборудование госпиталя. Персонал должен был отправиться ночью, а я, по приказу генерала Ренненкампфа, выехать утром с его штабом. Он и слышать не хотел, чтобы я следовала вместе с частью в обозе. К вечеру я чувствовала себя совершенно измочаленной. Ближе к полуночи я, не раздеваясь, легла. Казалось, что я едва прикрыла глаза, когда почувствовала, как меня трясут за плечо. В полусонном состоянии я сначала услышала гудящий звук, доносившийся, по–видимому, издалека.

«Просыпайтесь! Идите во двор. Это цеппелин летает над нами. Просыпайтесь же скорее, please!» То был голос мадам Сергеевой, моей придворной дамы.

Еще находясь во власти сна, я с трудом соображала, но заставила себя подняться.

«Цеппелин. Он летает над городом. Бросает бомбы», — твердила мадам Сергеева. Словно в подтверждение ее слов тут же раздался громкий взрыв. Моментально придя в себя, я выбежала во двор.

Ночь была ясная и звездная, но воздух наполняло странное гудение. Внезапно в небе над головой я увидела громадный объект, испускавший серебряные лучи, которые, казалось, нащупывают наш двор. Раздался оглушительный взрыв, затем другой. В тот момент я поняла, что такое смертельный страх. Я испытала жалость к себе, жалость ко всему. Я вспомнила солнце… кровь пульсировала в моих висках… Бомбы упали не во двор, но очень близко к нему.