Воспоминания - [51]

Ждать пришлось долго, но вот, наконец, суматоха сборов кончилась, полк покинул казарму. Мы ехали с черепашьей скоростью, кучер сдерживал серых в яблоках лошадей, стараясь держаться подле эскадрона Дмитрия.

На вокзале полк грузился в вагоны. Поезд стоял на боковом пути у товарной платформы. Несколько офицерских жен и я держались в сторонке от происходившей сумятицы. Нам не оставалось ничего иного, кроме как стоять так и улыбаться, наблюдая за посадкой. Дмитрий и другие офицеры постоянно подходили к нам, но, несмотря на старания казаться бодрыми, чувствовалось, насколько все напряжены. Было тягостное молчание, полные печали взгляды, судорожные пожатия рук. Женщины глотали слезы. В глазах мужчин светилась нежность, которую они не пытались скрывать. Я неотступно думала: «Быть может, я вижу его в последний раз».

Вспрыгнув на платформу, трубач протрубил сигнал отправления. Мы торопливо обнялись напоследок, поцеловались, перекрестили друг друга. Офицеры побежали к своему вагону, забрались в него и высунули головы в окна. Трубач протрубил другой сигнал, потом забросил трубу за спину и уже на ходу вскочил в поезд. Эскадрон отправился на войну.

На несколько дней я поехала в Царское Село. Здесь, впервые после возвращения в Россию, я в полной мере ощутила одиночество и начала осознавать всю сложность своего положения.

Я была счастлива, что вернулась в Россию. Но в силу молодости и неопытности я не понимала, какие толки и пересуды вызовет мой развод, какие трудности возникнут из за моего разведенного положения. Все, связывающее меня с детством, перестало существовать, ничего не осталось от тех лет, ни дома, ни семьи, ни друзей, лишь одни тягостные воспоминания.

Тетя Элла всем сердцем и душой прикипела к Марфо–Мариинской обители, где она была настоятельницей. Знакомых у меня в Петербурге не было. Мой отец с женой были поглощены в Царском Селе обустройством на новом месте, на меня у них не оставалось времени, а Дмитрий уехал на фронт.

И я решила тоже отправиться на войну в качестве сестры милосердия.

Но для этого надо было получить согласие императрицы. Не желая терять времени, я отправилась в Петергоф. К моему удивлению, императрица благосклонно отнеслась к этой просьбе. И я немедленно вернулась в Петербург, чтобы приступить к обучению.

Поскольку еще не существовало курсов медицинских сестер при обществе Красного Креста, была достигнута договоренность, что я стану получать практические навыки в одной из городских больниц. Каждое утро я приходила туда, а вечером посещала лекции практикующих врачей. Так как я была единственной обучающейся, со мной занимались индивидуально, и я всё быстро осваивала.

Принцесса Елена, сестра сербского короля Александра, занялась организацией полевых госпиталей, содержание которых она и семья ее мужа предполагали взять на себя. Она предложила мне отправиться на фронт с одним из этих госпиталей, и я приняла ее предложение. Муж Елены, так же как и Дмитрий, был офицером–кавалергардом. Мы направлялись на тот участок фронта, где сражался их полк. Это меня устраивало.

В первые дни после отъезда Дмитрия я не так тревожилась за него, он писал мне почти каждый день, и его полк еще не достиг мест боевых действий. Но когда стало известно, что кавалергарды прибыли в Восточную Пруссию и сразу вступили в бои, я потеряла покой. Даже работа в больнице не могла отвлечь меня. Я стала пугаться телефонного звонка, любой телеграммы. Телеграмму мне доставили однажды утром, когда я вернулась из больницы. Дрожащими руками я вскрыла ее и первым делом взглянула на подпись. Она была от Дмитрия. Это меня успокоило, но, прочитав ее, я ужаснулась.

В ней говорилось о сражении в Каушине, где погибло больше половины офицеров конно–гвардейского полка. Дмитрий сообщал, что он жив и здоров, но полк понес большие потери. Потом я получила другую телеграмму от него, где сообщалось о некоторых его убитых или раненых товарищах. Среди погибших были два брата Катковы, они входили в число тех немногих детей, кого допускали играть с нами в Москве.

Спустя несколько дней, когда первых раненых офицеров полка привезли в Петербург, я отправилась вместе с сотнями других людей в госпиталь; мне очень хотелось повидаться с товарищами Дмитрия и расспросить их о нем.

Отбытие нашей медицинской части на фронт было назначено на девятое августа. Я сдала экзамены на медицинскую сестру. Врачи, которые принимали их, знали меня с детства, и, несмотря на мое волнение и короткий период учебы, я ответила на все вопросы. Кажется, мадемуазель Элен гордилась мной, как никогда прежде, вручая мне свидетельство, разрешающее носить форменную одежду.

Тетя Элла, которой я написала о своем решении отправиться на фронт, одобрила его и сообщила о своем намерении приехать в Петербург проститься со мной. Все знакомые были столь доброжелательно настроены ко мне, что я почти стыдилась этого внимания. Мне казалось, что в том, чем я намерена заниматься, нет ничего необычного, а то, что это связано с определенным риском для жизни, вполне в порядке вещей в условиях войны. Тут не было самопожертвования, в сущности, я не жертвовала ничем: не было у меня ни дома, ни семьи, ни каких либо обязанностей или привязанностей, ничто меня не удерживало. Наоборот, я видела в этом появившуюся возможность принести пользу, заняться делом, которое мне было по душе, приложить к нему свою энергию. Жизнь призывала меня к действию, мне не на что было жаловаться.