Воспоминания - [164]

— Панчо! — окликнула моя спутница, частый гость в Биаррице.

Услышав, женщина с собакой подошла к нам. Панчо постарел, зато был теперь гладкий, расчесанный. На нем сбруйка, поводок. Приблизившись к нам, он завел хвост между ног, а когда моя спутница заговорила с ним, вообще отвернул голову в сторону.

— Как он оказался в Париже? — спросила я. Приятельница рассмеялась:

— А ты не знаешь? Такие то (ты их помнишь?) взяли его к себе в дом. Это их горничная. Сначала он повадился убегать, но они каждый раз его возвращали. Держали на привязи. И Панно смирился. Под настроение он сбегает, но всегда возвращается. Он же старенький теперь и, наверное, предпочитает иметь крышу над головой. Бедный Панчо.

«Бедный Панчо!» — подумала и я, погладив старого пса.

Помимо случайно сбившихся группок, обитатели Биаррица делились на два разряда: отдыхающие летом, таких было больше, и постоянные обитатели, у них были свои виллы, и они проводили здесь большую часть года. Из последних многие обосновались здесь давно и не желали смешиваться с приезжими, число которых после войны все возрастало. Первые же и не думали оседать в Биаррице, даже обзаведясь там недвижимостью. Для них главным было завести связи, и когда цель была достигнута, они снимались с места. Послевоенный Биарриц был райским местом для честолюбцев, там в самое короткое время делались блестящие карьеры. Там легко сходились и завязывали отношения испанские гранды, английские аристократы, титулованные французы, американские миллионеры, южноамериканские искатели приключений — люди всех национальностей и всякого рода занятий.

Примерно в тридцати милях от Биаррица, по другую сторону испанской границы, в городке Сан–Себастьян в сезон жила в летнем дворце королевская семья. Двор выезжал с ними и селился поблизости. Время от времени королевская чета наезжала в Биарриц, между тем как сан–себастьянские поселенцы проводили дни, а главное ночи, в автомобилях, бешено носясь между Сан–Себастьяном и Биаррицем, отчего все живое страшилось выходить на дороги. Король и королева появлялись в Биаррице обычно днем и всегда неофициально.

Спускаясь к вечеру узкой крутой улочкой, сплошь обставленной магазинчиками и кофейнями, случалось мимоходом заглянуть в окно довольно известного кафе и увидеть королеву, в окружении дам вкушавшую чай. Эти лавочки, кофейни и даже кондитерские принадлежали известным парижским заведениям, но здесь они были такими маленькими и тесными, что их роскошь производила смешное впечатление. В том кафе, помимо стола, за которым сидели королева и ее спутницы, едва оставалось место еще для одного–двух. Иногда я заходила и подсаживалась к ним, и за чашкой чая или шоколада мы немного беседовали.

У королевы Эны были голубые глаза, светлые волосы и дивный цвет лица. Прожив годы при самом строгом европейском дворе, она лучше других в ее положении сохранила человечность. Легкость и простоту обращения она сочетала с монаршими обязанностями. Испанским монархам нелегко приходилось в стране, где политическое брожение всегда было готово выйти наружу. Они ни минуты не чувствовали себя в безопасности, и королева не питала иллюзий относительно прочности их положения.

Мои деловые проекты увлекали ее, и однажды в Париже она зашла ко мне в контору. Я показала ей все, что у меня было. Все осмотрев и оставшись со мною наедине, она с задумчивой улыбкой объявила:

— Как знать, Мари, может быть, через несколько лет я буду работать здесь с вами.

Минуло восемь лет, и сейчас она живет в изгнании.

Обычно король и королева приезжали в Биарриц на поло. Если король не играл сам, они оба были зрителями. После игры устраивался чай: с утра из Сан–Себастьяна телефоном рассылались приглашения. Если Альфонс играл в этот день, за чаем он съедал жареного цыпленка или несколько ломтиков ростбифа.

Ездили мы и в Сан–Себастьян. Из за русских паспортов было трудно в последнюю минуту получать визы, и королева присылала за нами в Биарриц свою машину, которая и доставляла нас потом обратно, во избежание недоразумений на границе. Королевская семья размещалась во дворце Мирамар, принадлежавшем вдовствующей королеве Кристине. По прибытии нас встречали камергер и придворная дама и препровождали в покои, к ожидавшим хозяевам. Близкие отношения с молодой королевской четой завязались у нас еще в 1919 году, в Лондоне, в первый год нашего изгнания.

Между знакомством в Париже в 1912 году и той лондонской встречей многое случилось. В войну королева потеряла брата и, скорее всего, впервые приехала тогда на родину после его гибели. Я оплакивала отца. Узнав о ее приезде, я сразу отправилась к ней в отель и застала ее одну, короля не было. А вечером в нашем доме в Южном Кенсингтоне раздался телефонный звонок.

— Алло, это вы, Мари? — мужской голос говорил с иностранным акцентом.

— Да, а вы кто?

— Это Альфонс, как жаль, что я разминулся с вами днем. Мне нужно вас видеть. Когда можно прийти — сейчас можно? — «Сейчас» было одиннадцать часов вечера.

— Мы будем счастливы увидеть вас, Альфонс. Приходите, пожалуйста, — сказала я.

— Я хочу сказать, как я переживал за вас всех. Я не из тех многих, кто отвернулись от вас, когда все это случилось. — От полноты чувств он не умерил голос, и сама мембрана дрожала от его возмущения. — Я презираю их. Могу я что нибудь сделать для вас? Что я могу сделать? Я уже еду, и мы обо всем переговорим. Сейчас буду. — И положил трубку.