Воспоминания - [110]

Перед отправлением поезда муж вложил в руку проводника небольшую сумму денег, и это избавило нас от серьезных неприятностей, которые могли закончиться трагически. Нас провожали несколько друзей, и они с ужасом рассказывали, что по всему городу идут массовые аресты офицеров. Их всех высылают в Кронштадт и отдают на растерзание матросам. Странное совпадение, но именно с того дня начались аресты, пытки и казни, которые ввергли Россию в океан страданий и крови и которые продолжались все эти долгие годы.

Побег

Поезд шел медленно, часто останавливался. Почти на каждой остановке в вагоны заходили отряды вооруженных солдат и проверяли документы. Массовое бегство с севера России, где условия жизни становились с каждым днем все невыносимее, уже началось.

Как я уже говорила, у нас не было документов; поэтому мы тряслись от страха на каждой остановке. Но как только солдаты входили в вагон, проводник тотчас вставал у наших дверей и по разным причинам не позволял им войти. То это была больная женщина, которую нельзя беспокоить, то военные инженеры, которые едут на место службы. Сердце бешено колотилось в груди, я прислушивалась к тяжелым шагам и громким разговорам в коридоре, ожидая, что солдаты не поверят объяснениям проводника и ворвутся в купе; но этого не произошло. По дороге мы узнали, что в нашем поезде едут сорок матросов, которые по приказу Петроградского Совета будут проверять документы в Орше, потому что слишком много людей переходили границу без пропусков.

Мы ехали две ночи и день и прибыли в Оршу рано утром 4 августа. Пока все шло гладко, но самая трудная и опасная часть нашего путешествия была еще впереди.

Выйдя на перрон, я увидела вооруженных до зубов матросов, выпрыгивающих из поезда. По совету одного из наших петроградских доброжелателей в Орше мы должны были пойти в еврейскую контору, владелец которой тайком переправлял через границу людей без документов. Муж с Алеком пошли проверить наши чемоданы. Я осталась ждать на платформе. И в тот момент ко мне подошли два солдата и попросили показать документы. Я оцепенела от ужаса.

— Они у мужа, — ответила я, стараясь выглядеть естественно. — Он уехал в город по делу. Не знаю, когда вернется, — добавила я на случай, если они захотят подождать. Солдаты посовещались. Они могли меня арестовать и увести с собой. Но по какой то причине решили этого не делать и даже не стали ждать моего мужа. Едва они отошли, как вернулись муж с Алеком.

Я прекрасно понимала, какая опасность мне грозила. Мы могли никогда больше не увидеться.

Выйдя со станции, мы направились на поиски еврейской конторы. Ею оказалась небольшая лавка на окраине города. Муж пошел туда один.

Переговоры продолжались очень долго; следовало осторожно подбираться к истинной цели визита, но когда муж вышел, я сразу поняла, что они не договорились.

Узнав, что у нас нет документов, владелец магазина наотрез отказался нам помогать, и никакие доводы или деньги не могли заставить его изменить свое решение. Он сказал, что в последнее время охрана границы усилилась и без документов у нас нет никаких шансов.

Мы оказались в тупике. Тот еврей был нашей единственной надеждой. Мы не знали, что теперь делать.

Разочарованные до слез, мы отправились на поиски жилья.

Единственная приличная гостиница в городе была переполнена; мы не могли там остановиться. Кроме того, у входа стояли несколько матросов, приехавших тем же поездом. В гостинице нам дали адреса частных домов, где сдавали комнаты приезжим; но, взглянув на них, мы решили даже не заходить внутрь. Лучше провести ночь под открытым небом, чем попасть в руки владельцев таких домов.

Итак, мы остались без крыши над головой, без документов, в чужом городе, заполненном беженцами, — среди которых, как мы узнали, свирепствовали тиф и дизентерия. Более того, в любую минуту нас может задержать большевистский патруль.

Как часто бывает, люди, оказавшись в безвыходном положении, принимают героические решения, и наше тоже было принято под влиянием обстоятельств. Мы не могли оставаться в Орше, но и в Петроград вернуться не могли. У нас не было выбора; пришлось все поставить на одну карту.

Я предложила своим спутникам отправиться прямиком к границе и попытать свое счастье там. Мы взяли извозчика, заехали на вокзал за вещами и отправились на пограничный пункт. Я отчетливо помню неровную пыльную дорогу под палящим солнцем и бесчисленные повозки с украинскими беженцами, возвращающимися домой крестьянами.

У нас не было четкого плана действий, точного представления, что нам нужно делать. Мы все понимали, что добровольно идем прямо в логово льва.

Извозчик, с трудом пробираясь между повозками и пешими людьми, наконец остановился перед забором, перегородившим дорогу. Это и есть граница, сказал он.

Мы вышли. Слева от дороги стоял низкий деревянный сарай; дверь была открыта, и на крыльце, загородив собой вход, стоял огромный мужчина в новенькой солдатской форме — в гимнастерке из тонкой ткани, без погон и в начищенных до блеска сапогах.

В руке он держал длинную плеть, и ее тонкие кожаные концы извивались у его ног, как живые змеи. Фуражка была сдвинута на затылок, из под нее выбивалась прядь темных волос и падала на лоб. Его гладко выбритое круглое лицо выражало полное довольство собой. Он не имел ничего общего с солдатами, которых я знала на войне и к которым привыкла; я понятия не имела, как с ним разговаривать.