Воспоминания Понтия Пилата - [43]
Капитан попросил позволения встретиться со мной; его звали Гней Лелий Азиатик: это имя показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где его слышал.
Я ожидал встретить человека более молодого, если только эти морщины, — ибо его волосы едва начали серебриться у висков, — не результат воздействия солнца или воздуха открытого моря. Судно «Roma Victrix» из Мизены покинуло Италию в ноябрьские календы и провело в море более двух месяцев.
— Полагаю, поездка по морю не была легкой, Гней Лелий! У тебя есть что-то для меня?
— Обычная почта, прокуратор, прости, что я ее задержал. Нас застигла буря около Крита. Я был вынужден спустить парус и идти по течению… Неделя дрейфа! Когда все стихло, мы подходили к Карфагену. Худший поход в моей жизни! Я потерял месяц.
Я бегло просматривал конверты, которые Лелий положил мне на стол: административные циркуляры, отчет о последних совещаниях в Сенате, назначение, которого я ждал, заместителя Нигеру… «Roma Victrix» едва не пошел ко дну ради нескольких обычных писем, не содержавших ничего важного и срочного. Но флотская дисциплина требует, чтобы последнее судно, доставляющее официальную корреспонденцию, отбывало в ноябрьские календы, а другое открывало судоходные пути, покидая Мизены в начале февраля.
Я пристально смотрел на Лелия. Может, он все-таки намерен что-то сказать мне? Или, как и я, вовремя не может проститься?
Он бросал вокруг беспокойные взгляды, словно желая удостовериться, что мы действительно одни; наконец, поколебавшись, достал еще одно письмо, скрепленное простой печатью, которая была мне знакома: это была печать Проба, дяди Прокулы. Но к чему были все эти предосторожности, если речь шла просто о личной почте? Не дав мне ни о чем себя спросить, Лелий, торопливо пробормотав учтивое приветствие, отступил к портьере, явно намереваясь бежать без оглядки.
Видя страх человека, мужественно противоборствовавшего стихии, я понял, во что превратился Рим в мое отсутствие. И осознал, что ничто, даже священная дружба, не может устоять перед страхом. Пока я размышлял, как сообщить обо всем Прокуле, я тоже начал метаться. Храбрость заразительна, но, увы, гораздо менее, чем трусость.
У меня сохранилось то письмо Проба:
Доверяю это письмо не императорской почте, но Гнею Лелию Азиатику, сыну лучшего из моих друзей, утрата которого вызывает у меня самую сильную скорбь. Я часто говорил тебе о Квинтии Лелии и привязанности, которую он к нам испытывал. Смею надеяться, что воспоминание об этой более чем братской дружбе будет порукой, что ты прочтешь это письмо.
Думаю, тебе известно, что состояние Элия выросло настолько, что римлянин не смог бы этого вынести; в Городе сформировалась партия, жаждущая уничтожить его, прежде чем Сеян, доведя до предела свою безбожную наглость, открыто станет претендовать на наследование Тиберию Кесарю.
Освободившись недавно от своей должности в Германии, Марк Анний Рустик, мой зять, супруг нашей горячо любимой Валерии, доказывая мне, что я не обманулся, считая его достойным своей дочери, примкнул к заговорщикам. Раб выдал всех.
Тебе хорошо известно, как разбогател Элий…
В час, когда я пишу тебе, прежде чем тиран успел их к этому обязать, Марк Анний и все его друзья предали себя смерти. Валерия любила его; она не захотела его пережить. Она была нашим последним ребенком. Для Антонии это горе непереносимо. Признаюсь, мне самому жизнь становится в тягость. Мне, старому слуге божественного Августа, тяжко видеть Рим в руках Сеяна. Ты поймешь, зачем я спешу узнать, прав ли Платон, приписывая человеку бессмертную душу…
Может быть, радость увидеть всех вас: тебя, Прокулу, маленькую Понтию и маленького Авла, должна была нас удержать. Но я надеюсь, что вы останетесь в Иудее на долгие годы, и у нас нет терпения вас дожидаться.
Боги в конце концов устанут от Элия, и ты вернешься в Рим. Но, пока ожидание длится, хорошо бы, чтобы Сеян забыл, что наша дорогая Клавдия Прокула является родственницей некоторым из тех, кто желал его смерти.
Антония и я вверяем тебе, Кай, Прокулу, как вверили тебе ее десять лет назад, когда Тиберий Кесарь пожелал сделать ее твоей женой. Заботься о ней, защищай ее, пусть она будет тебе дорога!;
Главное, старайся, чтобы ничто не привлекало к тебе внимания Элия, пока он будет править делами Государства. Речь идет о вашей жизни. Это единственный полезный совет, который может дать тебе твой старый дядя.
Будь здоров!»
Я перечел письмо трижды, безуспешно пытаясь поверить в то, что Антонии и Проба больше нет. Я попытался припомнить лица Рустика и Валерии. Я встречал их лишь однажды, в день моей свадьбы, накануне их отъезда в Колонию Агриппину. Я припомнил эту пару, уже не слишком молодую, удрученную неизлечимым бесплодием. Валерия показалась мне невыразительной и бесчувственной; Марк производил впечатление одного из тех смелых, но без блеска, офицеров, которые составляют лучшую часть легионов. Я не мог представить их замешанными в заговоре и нашедшими такой трагический конец. Как обманчива внешность…
Вот уже более двух тысяч лет человечество помнит слова, ставшие крылатыми: «И ты, Брут!» — но о их истории и о самом герое имеет довольно смутное представление. Известная французская исследовательница и литератор, увлеченная историей, блистательно восполняет этот пробел. Перед читателем оживает эпоха Древнего Рима последнего века до новой эры со всеми его бурными историческими и политическими коллизиями, с ее героями и антигероями. В центре авторского внимания — Марк Юний Брут, человек необычайно одаренный, наделенный яркой индивидуальностью: философ, оратор, юрист, политик, литератор, волей обстоятельств ставший и военачальником, и главой политического заговора.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Юрий Цыганов по профессии художник, но, как часто бывает с людьми талантливыми, ему показалось недостаточным выразить себя кистью и красками, и он взялся за перо, из-под которого вышли два удивительных романа — «Гарри-бес и его подопечные» и «Зона любви». Оказывается, это очень интересно — заглянуть в душу художника и узнать не только о поселившемся в ней космическом одиночестве, но и о космической же любви: к миру, к Богу, к женщине…
Роман Александра Сегеня «Русский ураган» — одно из лучших сатирических произведений в современной постперестроечной России. События начинаются в ту самую ночь с 20 на 21 июня 1998 года, когда над Москвой пронесся ураган. Герой повествования, изгнанный из дома женой, несется в этом урагане по всей стране. Бывший политинформатор знаменитого футбольного клуба, он озарен идеей возрождения России через спасение ее футбола и едет по адресам разных женщин, которые есть в его записной книжке. Это дает автору возможность показать сегодняшнюю нашу жизнь, так же как в «Мертвых душах» Гоголь показывал Россию XIX века через путешествия Чичикова. В книгу также вошла повесть «Гибель маркёра Кутузова».
Ольга Новикова пишет настоящие классические романы с увлекательными, стройными сюжетами и живыми, узнаваемыми характерами. Буквально каждый читатель узнает на страницах этой трилогии себя, своих знакомых, свои мысли и переживания. «Женский роман» — это трогательная любовная история и в то же время правдивая картина литературной жизни 70–80-х годов XX века. «Мужской роман» погружает нас в мир современного театра, причем самая колоритная фигура здесь — режиссер, скандально известный своими нетрадиционными творческими идеями и личными связями.
Казалось бы, заурядное преступление – убийство карточной гадалки на Арбате – влечет за собой цепь событий, претендующих на то, чтобы коренным образом переиначить судьбы мира. Традиционная схема извечного противостояния добра и зла на нынешнем этапе человеческой цивилизации устарела. Что же идет ей на смену?