Воспоминания о Юрии Олеше - [14]

1961

И. Овчинников

Путевку в транспортную газету выписала мне жизнь. Первые трудовые шаги я сделал на Среднеазиатской дороге: работал табельщиком депо, конторщиком службы пути, учителем железнодорожной школы. После Октября стал помощником комиссара и комиссаром культотдела туркестанских путей сообщения.

Работая учителем, сотрудничал в газетах "Ашхабад", "Известия Ташкентского Совета депутатов", "Наша газета". Писал корреспонденции, прозаические и стихотворные фельетоны, статьи, очерки. В 1915 году начал печататься в петроградском журнале "Жизнь для всех".

Попав в марте 1922 года в Москву, я, естественно, прежде всего пошел в редакцию транспортной газеты "Гудок", временно помещавшуюся на Новой Басманной. Постоянную площадь мы вместе с несколькими другими издательствами вскоре же получили во Дворце труда - прежнем воспитательном доме для подкидышей. Таким образом, я неожиданно очутился в высоких коридорах старого массивного здания... Много дверей; за дверями, в редакциях, работают новые хозяева, молодые, но иногда уже усталые журналисты и писатели.

За каких-нибудь шесть-семь месяцев мое газетное амплуа менялось четыре раза: репортер-сдельщик вне штата, репортер штатный, литературный правщик культурно-бытового отдела и, наконец, как ступень завершающая, заведующий этим отделом.

За отделом и закрепилось второе, обиходное название - "четвертая полоса".

Возложив на меня заведование отделом, редакция немедленно же дала мне в помощь постоянного литературного правщика. Первым правщиком, с которым мне пришлось иметь дело, была О. Н. Фомина - опытная журналистка с дореволюционным стажем.

В коридорах редакции все чаще стал появляться невысокого роста, слегка сутуловатый молодой человек в поношенном пальтишке.

- Одессит, поэт, живой человек, пишет стихотворные фельетоны, аттестовала незнакомца Фомина. - Разрешите, я дам ему какую-нибудь нашу тему? Талантище из парня так и прет.

На другой же день новичок пришел в редакцию с готовым фельетоном.

- Олеша, - назвал он себя, подавая маленькую крепкую ладонь, и положил на стол листок со стихами.

Напомню: в те годы железнодорожники и водники были в одном профсоюзе. Центральный комитет этого союза назывался Цектраном. В стихах говорилось о капитане, который, командуя небольшим пароходиком, частенько возил на нем свою возлюбленную спекулировать по прибрежным городам.

Фельетон начинался так:

Бисером сыплют фонарики,

Тужится, прет пароход.

На берегу у Москва-реки

Краля-матаня живет...

Под стихами подпись: "Касьян Агапов". Фельетон мне понравился. - А вот подпись, - говорю, - мне не нравится. Нашему читателю хорошо бы что-нибудь деповское, железнодорожное, с металлом!

- А вы что предлагаете?

Предлагать я ничего не собирался. Вопрос застал меня врасплох. Но чтобы поддержать разговор, я все же начал прикидывать вслух:

- Есть у наших слесарей универсальный инструмент - зубило: им рубят железо, зачищают на литье раковины и заусеницы, срубают головки и гайки болтов, когда они не поддаются ключу.

Не дослушав до конца моей тирады, Олеша взял ручку, пропахал жирную черту по Касьяну Агапову, а сверху крупно и четко вывел: "Зубило".

Бывший заведующий отделом Григорович наше Зубило одобрил.

Так родился псевдоним, который почти на десять лет стал своего рода знаменем "четвертой полосы", да, пожалуй, и всего "Гудка".

С уверенностью могу сказать, что ни один гудковец не был так популярен среди железнодорожников, как Зубило.

Вскоре очень часто линейные авторы кончали свои корреспонденции припиской: мои материалы передайте, пожалуйста, Зубилу для фельетона. Каламбурили: "У "Крокодила" вилы, а у нас зубилы". Просили написать фельетон так, чтобы его "можно было петь на какой-нибудь знакомый мотив". Дело в том, что фельетоны Зубила не только читали, как обычный газетный материал, - их декламировали с клубных сцен и даже пели.

Популярность нового фельетониста была так привлекательна, что на линии стали даже появляться лже-Зубилы. Такой самозванный Зубило, разъезжая по станциям и казармам, по месткомам и райпрофсожам, брал в долг без отдачи деньги, ел, пил, не платя в буфетах, а потом так же неожиданно, как и появился, вдруг куда-то пропадал.

Фельетоны Зубила многие старые железнодорожники помнят до сих пор. В этом я не раз убеждался, встречаясь с пенсионерами транспорта. В позапрошлом году, например, двое таких пенсионеров оказались моими соседями по купе в поезде Камышин - Москва.

Узнав, что я работал когда-то в "Гудке", один из них стал припоминать стихи, которые он прочитал на последней странице "Гудка", будучи еще двенадцатилетним школьником:

Зря белья не собирай,

Говорю без шутки:

В нашей бане пеший рай,

А рабочим - дудки!

Тут же вспомнил он и автора стихотворения - Зубило. Значит, стих этот тогда был нужен.

Писал Юрий Карлович на удивление легко и свободно. Когда этого требовала газета, Олеша писал два фельетона, один за другим, не вставая с места. Он был мастер, а мастерство рабочие уважают.

Свое мастерство стихотворца-импровизатора Олеша охотно демонстрировал на съездах железнодорожников. Делалось это так. Кто-нибудь из сотрудников "Гудка" объявлял и вел "номер". Делегаты съезда, до отказа заполнявшие зрительный зал (обычно клубов КОР или Кухмистерова), делились по среднему проходу на две половины - левую и правую. Предлагалось правой, например, половине сказать какое-нибудь слово, а левой - рифму к нему: